Некоторые интернет-издания почему-то называют их «тюремщиками», хотя тюрем в Украине, если судить по законодательству, не существует, а есть исправительные колонии и следственные изоляторы, и считают, что писать о них можно только в резко критическом или ироническом тоне. Возможно, те, кто так недолюбливает «тюремщиков», считают, что за решеткой и колючим забором сидят исключительно «ангелы», а их охраняют «демоны в погонах»? Так кто же на самом деле сегодня исполняет работу по содержанию в изоляции от общества тех, кому судом вынесена такая мера и кого охраняют сотрудники государственной пенитенциарной службы Украины?

В поисках ответа на эти вопросы, корреспондент «ОИ» побывал в Одесском следственном изоляторе и побеседовал с начальником этого учреждения подполковником внутренней службы Сергеем Афанасьевым.

– Сергей Александрович, для начала хотелось бы узнать, как давно Вы стали «тюремщиком»? И кстати, как Вы воспринимаете такой термин, который используют некоторые политики и журналисты?

– Впервые я прошел через конт­рольно-пропускной пункт Одесского СИЗО в 1991 году, когда только начинал свою службу в правоохранительных органах в качестве младшего следователя прокуратуры, где прослужил 10 лет. Потом работал в управлении юстиции. А спустя некоторое время мне предложили перейти в Государственный департамент исполнения наказаний. Так раньше называлась наша служба. Здесь я прошел практически все долж­ностные ступеньки – от начальника отделения до начальника учреж­дения. Когда мне предложили должность начальника СИЗО (в тот момент я работал заместителем начальника по социальной работе исправительной колонии № 51), я понимал, какое сложное «хозяйство» принимаю. Что касается того, что нас называют «тюремщиками» и, мягко говоря, недолюбливают, жалуются на условия содержания… Скажите, а кому и когда нравились наши учреждения, где граждан ограничивают в самом что ни на есть ценном для каждого человека – в свободе? Но хотелось бы, чтобы люди понимали: не мы принимаем эти решения, мы только исполняем их в соответствии с Законом «О предварительном заключении», Уголовно-процессуальным кодексом и Конституцией Украины. А выносит приговоры, применяет меру пресечения суд… Наше учреждение – закрытого, режимного типа. Мы ведь осуществляем изоляцию не самой лучшей части нашего общества. После принятия нового Уголовно-процессуального кодекса количество арестованных у нас значительно уменьшилось. Но помещения СИЗО от этого не стали новее. Сейчас появились свободные камеры, и мы по мере возможности стараемся их отремонтировать. А раньше действительно, не буду скрывать, была перенаселенность камер.

– Что Вы считаете главным в своей службе?

– Собрать настоящий дружный коллектив, ответственных и профессиональных сотрудников и создать для их работы все необходимые условия. Это значит, что тогда будут созданы нормальные условия и для тех людей, в отношении которых мы исполняем судебные решения.

Сразу же в день вступления в должность начальника СИЗО я прошел по всем камерам. Знаете, ассоциация такая, как идешь по селу: у одних хозяев домики чистые, ухоженные, у других – грязные развалюхи. Так и внутри камер: там, где находятся люди, которые ценят чистоту, – порядок и даже уют. А есть такие, куда и войти противно…

– Поговаривают, что у вас есть даже камеры-«люксы»?

– Это неправда. В четырех корпусах мы провели побелку, покраску. Но «люксы» – там, где, как я уже сказал, находятся аккуратные люди, которые поддерживают чистоту. СИЗО – это как большой вокзал. Более трех месяцев, после принятия нового Уголовно-процессуального кодекса, у нас мало кто задерживается. Срок истек и нет продления – мы обязаны человека выпустить. За соблюдением этой нормы мы строго следим. За пять дней до истечения срока отправляем судье напоминание, и если от него нет никакой реакции, то как только заканчиваются последние сутки пребывания задержанного в СИЗО, мы его отпускаем.

– И часто бывает, что из суда не приходит санкция на изменение меры пресечения или решение о продлении срока содержания под стражей?

– Вот недавно освободили двух молодых парней, которые были задержаны по обвинению в незначительных преступлениях – краже кастрюль и кур у своих соседей-односельчан. Два месяца они пробыли у нас. Мы напомнили о том, что сроки содержания их в СИЗО истекают и следователю, и судье, выносившему санкцию. Но реакции не последовало, и мы этих ребят отпустили. Но, конечно же, где людям вменяются в вину тяжкие преступления, такого не происходит.

– Сколько сейчас всего содержится заключенных в СИЗО?

– 1388… Из них 80 человек – это уже осужденные. Они заняты на работе по обслуживанию изолятора.

В среднем в день 170-180 человек – так называемый транзит. За последние три с половиной месяца более 40 человек вышли на свободу под денежный залог. Около 700 человек – это те, кто находится длительное время, так как после вынесения приговора подают апелляционную, кассационную жалобы... Должен сказать, что некоторые, после того, как покинули СИЗО, получив приговор с отсрочкой или условным его исполнением, даже были благодарны нашему учреждению, как это ни странно звучит. Дело в том, что за это время они «завязали» с наркотиками или алкоголем.

– Ну, думаю, что все-таки на свободе с этим лучше «завязывать».

– Несомненно, только у некоторых для этого не хватает силы воли, а здесь они были вынуждены прекратить употребление.

– Что сложнее всего для людей, которые оказываются в ваших стенах в самые первые дни?

– Адаптация. Превратиться из вольного человека в заключенного, который не может по собственному желанию покинуть 18-метровую камеру – это морально-психологический удар.

– По старому УПК, решение о применении такой санкции, как содержание под стражей, принимал следователь, который вел уголовное дело, сейчас – судья. На Ваш взгляд – как юриста, как бывшего следователя – такое изменение оправданно?

– Каждый день судья рассматривает по несколько дел, кроме того, на определение санкции к нему привозят несколько десятков задержанных. Вникнуть во все дела – нереально. Поэтому, конечно же, могут быть ошибки. Будучи следователем, я, прежде чем избрать меру пресечения «содержание под стражей», несколько раз хорошенько взвешивал все обстоятельства дела, с учетом личности подозреваемого или обвиняемого. Только в том случае, если гражданин представлял социальную опасность и мог скрыться от следствия или, находясь на свободе и используя свое служебное положение, препятствовать ходу расследования, я принимал решение о содержании его в СИЗО.

– В этом году в стенах следственного изолятора скончались несколько человек. Последний случай – смерть 29-летнего молодого человека – получил широкий резонанс…

– С начала года – четыре случая смерти (для сравнения, в прошлом году за этот же период их было девять).

Что касается смерти Алек­сандра Левинского… Так случилось, что с этим заключенным я был знаком до того, как он оказался в СИЗО. В 2010 году он отбывал наказание за разбойное нападение в Южной исправительной колонии № 51, где я тогда работал заместителем начальника по социальной работе. За добросовестное отношение к работе и примерное поведение я рекомендовал его для условно-досрочного освобождения на один год, 2 месяца и 11 дней… Комиссия, которая рассматривала представление на УДО, меня поддержала, а затем и суд принял соответствующее решение. Однако в марте этого года Александр был задержан по подозрению в убийстве и помещен в СИЗО 12 марта. Несколько раз его вывозили в сопровождении конвоя в Усатово для проведения следственных действий. В последний раз он вернулся в СИЗО 26 марта. 5 апреля он обратился за медицинской помощью в связи с болью в животе. В санчасти ему дали лекарство, но боли не прекратились, и мы вызвали «скорую помощь». Врач «скорой», осмотрев больного, назначил лечение и уехал. Вскоре сосед по камере, в которой находился Александр, пожаловался дежурному на то, что Левинский ведет себя неадекватно – ломает вещи, разбрасывает еду. Мы пригласили психиатра и на время перевели Александра в другую камеру. Но после беседы с психиатром заключенного вновь вернули в общую камеру. 9 апреля в 7 часов 10 минут утра он скончался. Мне сразу позвонили. Когда я зашел в камеру, он лежал на кровати в естественной позе. Следов насильственной смерти не было. Я обратил внимание на его ноги – почти черного цвета. На них были царапины… Вскрытие показало, что причиной смерти стал гнойный менингит… Если бы мы сразу знали его диагноз, как только он к нам попал, мы бы отправили его в больницу и, возможно, парня удалось бы спасти. Но ни он, ни его мать, с которой я сразу же побеседовал, когда ее сын был к нам доставлен, не обратились с соответствующими жалобами.

На мой взгляд, причиной смерти Александра стал его образ жизни… Что касается обвинений, которые прозвучали в адрес сотрудников СИЗО и санчасти, они не соответствуют ни здравому смыслу, ни действительности. В санчасти у нас служат женщины, а в ту ночь, когда он скончался, дежурила сотрудница с 42-летним стажем. Представить себе, что почти двухметрового мужчину избила женщина – ветеран медслужбы – может только человек с больным воображением. Последняя комплексная экспертиза включила в себя 38 вопросов. Диагноз – гнойный менингит. Считаю, что если система и виновна в чем-то перед этим человеком, то только в одном: не настояли на том, чтобы «скорая» его забрала в больницу. Может быть, врачи еще успели бы его спасти, хотя судя по диагнозу, который определило вскрытие, это было сделать уже практически невозможно. На данный момент все обстоятельства дела изучены. Неправомерных действий со стороны наших сотрудников не установлено.

Кроме того, те, кто утверждает, что на территории СИЗО можно пытать и избивать заключенных так, чтобы это было незаметно, живут старыми представлениями о нашем учреждении. У нас везде установлены камеры слежения, и операторы, которые дежурят у мониторов, постоянно видят, что происходит на территории СИЗО, в том числе в санчасти, в коридорах корпусов. Камеры слежения установлены и в помещениях, где находятся приговоренные к пожизненному заключению.

– А что случилось 19 апреля? Некоторые интернет-издания поспешили сообщить о массовых беспорядках на территории СИЗО…

– Да, мы с удивлением читали, что у нас якобы заключенные жгли матрасы, были погромы, крики.

22 апреля следователем уже было вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием самого факта данных событий.

– На Ваш взгляд, кто заинтересован в таком «пиаре»?

– Вариантов много, возможно, это кто-то из бывших наших подопечных, а может, просто кому-то нужна дешевая сенсация. Но это морально и психологически давит на сотрудников. Возможно, я кому-то не подхожу на этой должности (из числа наших подопечных или бывших подопечных), потому что у меня тут нет «смотрящих», «положенцев» (может, кто-то там кем-то себя и считает, но для меня все равны). СИЗО – это государственное учреждение, исполняющее решение суда. Для меня все, кто к нам попадают, – граждане Украины, которые пользуются всеми правами за исключением ограничений, указанных в приговоре суда.

– Скажите, пожалуйста, если у кого-то из заключенных возникают какие-либо претензии, связанные с содержанием, кому и как они могут пожаловаться?

– Жалуются чаще всего на психологическую несовместимость с сокамерниками. Вот сейчас у меня на столе несколько подобных жалоб. Эти вопросы мы можем решить без всяких проблем. Сразу же переводим людей из одной камеры в другую, меняем им соседей.

– По обвинению в каких преступлениях на данный момент находятся в СИЗО заключенные?

– Женщины в основном обвиняются в мошенничестве, убийстве, краже… Среди мужчин – грабители, воры, убийцы, хулиганы. Есть насильники, а также обвиняемые в незаконном обороте наркотиков и хищении имущества, киберпреступники (считывали коды с карточек), банковские сотрудники.

Если говорить о возрасте, то 50 процентов – это те, кому до 30 лет. Женщин у нас сейчас 75, несовершеннолетних – 16, бывших сотрудников правоохранительных органов – 42. (Среди них есть и наш бывший сотрудник, который обвиняется в незаконном обороте наркотиков, а проще говоря, – передавал заключенным наркотики), есть несколько иностранцев.

– У вас трудная служба, в том числе и с психологической точки зрения. Здесь, за забором с колючей проволокой и вышками, собрано много негатива. А есть ли что-то позитивное в вашей работе?

– Это наш коллектив, состоящий из 200 сотрудников. Две трети из них – женщины. Например, отдел видеонаблюдения целиком состоит из представительниц слабого пола, точно так и бухгалтерия, и отдел по надзору за исполнением судебных решений, а также биб­лиотекари, продавцы в корпусах, сотрудницы медицинской части…

– По возрасту, кто преобладает – молодежь или люди постарше?

– Сейчас на службу поступило много молодых, которые хотят подтвердить диплом юриста. Есть и те, кто хочет стать юристом, и мы даем им рекомендации для поступления в вузы. Вот недавно только семь девушек по нашим характеристикам-рекомендациям поступили на заочные отделения различных учебных заведений.

Раньше мы испытывали большую текучку кадров. Теперь появилась стабильность, улучшились условия работы и оплаты. У нас есть свое общежитие, свой клуб, своя спортплощадка, есть социальный пакет. Но до решения всех проблем, конечно, еще далеко…