10 апреля — 70 лет со дня освобождения Одессы от фашистских захватчиков

Ее дедушка стрелял не в ту сторону...

Однажды мне пришлось услышать разговор двух молодых продавщиц на 7-й станции Большого Фонтана. Одна из них жаловалась другой на своего деда, который так и не понял, что во время войны он, пулеметчик, стрелял не в ту сторону.

— Если бы он,- говорила девушка,- стрелял в другую сторону, тогда бы мы сейчас пили баварское пиво, а не оболонское.

Однако баварское пиво этой девушке все равно не грозило бы, так как Одесса в то время была румынской территорией под названием Транснистрия, т.е. Заднестровье. В лучшем случае, юная мечтательница могла бы рассчитывать на румынское вино.

Я рассказал девушкам, что на противоположной стороне от их магазинчиков в 1941 году проходила железнодорожная ветка — от ул. Среднефонтан-ской до 8-й станции Фонтана, к находившейся там береговой дальнобойной батарее, аналогичной известной 411-й. За этой железной дорогой румынские «освободители» поставили виселицы и без разбора вешали всех попавшихся под руку одесситов, крепя им на груди таблички «партизан» или «жидан».

Приумолкли любительницы баварского пива. Мне же вспомнилось все, что я пережил в детстве, начиная с первых бомбежек лета 1941 года и до освобождения города 10 апреля 1944 года.

Белые «хризантемы» в черном небе

Почти все так называемые «сталинки» в нашем городе построены на месте разрушенных бомбардировками старых домов. Бомбили Одессу и днем и ночью. Одесситы уже по гулу авиационных моторов знали, когда летят «наши», а когда «они». Помню ночное небо, на нем лучи прожекторов и белые «хризантемы» разорванных зенитных снарядов. Осколки от этих снарядов, можно было найти в светлое время.

Помню Одессу в жару, без воды, когда румыны захватили Беляевку с ее водонасосной станцией, и очереди с ведрами, чашками, банками возле артезианских скважин. А жители Чубаевки ходили за водой в Аркадию — там, на пляже бил чистый родник.

Когда начались постоянные бомбежки, мы — мама, сестра и я переехали с Молдаванки к моему дедушке на Чубаевку. Там он еще до революции купил землю, построил домик из саманного кирпича, оборудовал большой глубокий погреб и хранил там выращенные на своем огороде овощи, бочки с соленьями.

Во время налетов все мы и перебравшиеся к нам две семьи соседей с улицы Мастерской укрывались в погребе.

Облавы, обыски, расстрелы...

В первый день оккупации первая румынская «каруца» проехала по нашей улице около 4-х часов дня. Оказывается, румыны раньше боялись заходить в город, хотя последние суда ушли еще на рассвете.

И тут же начались «прелести» оккупации — облавы, обыски, расстрелы. Румынские солдаты любили при обыске искать «пушку», т.е. оружие. При этом, они вытаскивали из шкафов и запихивали себе за пазуху полотенца, наволочки, простыни, пододеяльники и любую понравившуюся одежду.

Если при обыске находили тельняшку, бескозырку или ремень с морской пряжкой, то всю семью, а иногда и всех жильцов дома, расстреливали. Это была месть за то, что моряки героически обороняли Одессу и были для румын «черной смертью». Еще румынские офицеры развлекались, бросая на улице мальчишкам хлеб и наблюдая, как они за него дерутся.

«Храбрецы» все румыны были невероятные. Офицер, живший в нашем доме, ходил вечером в дворовой туалет с фонарем и пистолетом в руках.

Особенно они любили издеваться над пленными и мирными жителями. Помню, как зимой 1941 года конвоир-румын гнал по морозу на расстрел босого моряка в трусах и тельняшке, исполосованной кровавыми следами от ударов нагайкой.

Кстати, немцы, особенно офицеры, с румынскими союзниками не церемонились: чуть что не так, прямо на улице кулаком по морде или сапогом под зад.

Летом 1942 года Одессу вдруг окутал жуткий запах горящего человеческого тела. «Доблестные» румынские воины сожгли в пороховых складах на Люстдорфской дороге более 10 тысяч человек, в основном евреев. Командовал уничтожением людей румынский капитан-артиллерист.

Это было характерно для румын. Если немецкая армия крайне редко участвовала в карательных операциях против мирного населения, поскольку для этого были части СС, то у румын этим охотно занимались обычные армейские части.

На Чубаевке подросток лет четырнадцати, Женя, по утрам собирал коров и коз, гнал их на пастбище, а днем пригонял обратно на дойку. Однажды Женя прибежал с пастбища назад, испуганный, заикающийся и сказал, что там колышется свежераскопанная земля, и из-под нее доносятся стоны. Оказывается, это воины великой Румынии закопали живьем советских пленных. Стадо в тот день Женя пригнал обратно только вечером.

Поводом для расстрела или повешения могла стать почти любая причина. Сигуранца- румынская контрразведка по жестокости не уступала гестапо.

К сожалению, находились добровольцы, которые охотно сотрудничали с этой организацией. На Молдаванке, в районе Староконного базара жили два молодых человека, которые неплохо говорили по-румынски и охотно сдавали всех, кто им по какой-то причине не нравился. Одного звали Васькой, другого — Куцым. Второму удалось скрыться, а Ваську поймали сразу после освобождения Одессы, расстреляли недалеко от дома, да так и оставили. Благодарные одесситы изрешетили все его тело, особенно лицо, из огнестрельного оружия, которого в то время хватало повсюду.

Захватив Одессу, румыны принялись наводить порядок, начав регистрацию населения в районных префектурах. Потом повторили эту процедуру весной-летом 1942 года, ставя соответствующие штампы в паспорта взрослых и в метрики детей. Цели регистрации были понятны: готовили «неограниченный контингент» для отправки в Германию на работу и для медицинских экспериментов.

Моя метрика с этими штампами чудом сохранилась. Мама, зная безжалостность оккупационных властей, приготовила для меня и старшей сестры небольшие рюкзачки с бельем и сухарями. Вложила она туда и по тонюсенькому золотому крестику для подтверждения того, что мы православные.

Борьба и ветер перемен...

Время от времени по Одессе начинали ходить слухи о действиях партизан, однако проверить это было трудно. В ночь на 7 ноября 1943 года над колокольней Успенского собора по улице Преображенской взвился красный флаг. Известие об этом разнеслось по всему городу, и многие одесситы захотели его увидеть. Но за несколько кварталов до собора было выставлено оцепление. Все же людям удавалось находить места, откуда флаг был виден.

Подняли флаг два парня, не забыв повесить таблички , из-за чего флаг висел до тех пор, пока не приехали саперы. После освобождения города имена ребят стали известны, и на стене собора в память об этом событии была установлена мемориальная доска. Только теперь эта доска куда-то исчезла.

Еще раньше, весной 1943 года, стало известно о разгроме немцев под Сталинградом. Кто и как узнавал об этом, ответить трудно. Скорее всего, некоторые люди каким-то образом сохранили радиоприемники, и им удавалось слушать сообщения «от Советского информбюро».

В начале 1944 года по поведению оккупантов стало ясно, что задерживаться они на нашей земле не будут. Румыны начали вывозить все подряд. Выворачивали и увозили даже трамвайные рельсы, металлические столбы. На одесскую электростанцию прибыла немецкая зондер-команда, которая перед этим взорвала электростанции в Херсоне и Николаеве. Но работники нашей электростанции каким-то образом сорвали их затею. В день освобождения Одессы командира зондер-команды обнаружили повешенным на Пересыпском мосту.

Как удалось спасти ТЭЦ ее рабочим и инженерам, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Известно только, что когда начинались ночные налеты советской авиации, из трубы котельной ТЭЦ вырывались снопы искр, демаскируя затемненный город. Сигуранца несколько раз арестовывала смены кочегаров, но администрация централи выручала их, доказывая, что это произошло из-за плохого качества топлива, а не являлось антирумынской деятельностью.

Приказ: не запирать двери!

Чем ближе становилось освобождение Одессы, тем яростнее действовали оккупанты. Людей хватали в облавах на улицах, рынках, вытаскивали из квартир. Буквально за несколько дней до 10 апреля во время облавы на Новом Базаре задержали около 100 человек, загнали их в подвал по ул. Островидова, 83 и сожгли. Родные разыскали этих людей уже после освобождения Одессы. Мемориальная доска с этого дома тоже куда-то исчезла. Возможно, ее сняли специально для того, чтобы не огорчать соседей за Дунаем.

Где-то дней за десять до своего бегства, немецкая комендатура города, сменившая румынскую, развесила по всему городу приказ завесить окна, не подходить к ним, не выходить на улицу, но окна, двери и ворота домов не запирать, обеспечить свободный вход проверяющим. За нарушение расстрел.

Видно не хотели, чтобы одесситы видели бегство доблестных воинов немецкого вермахта и их румынских «коллег».

Невзирая на приказ, жители некоторых дворов на Молдаванке заперли ворота, забаррикадировали окна и двери и благополучно дождались освобождения, тогда как в отдельных незапертых дворах все жильцы оказались перебиты отступавшими оккупантами.

Накануне освобождения появились известия о том, что уже заминирован Оперный театр, гостиница Большая Московская и другие здания. Но взорвать их не удалось. Буквально с 10 апреля наши саперы стали проверять здания заводов, фабрик, театров, учебных заведений, уцелевшие и даже разрушенные жилые дома. Повсюду стали появляться трафаретные надписи: «Проверено. Мин нет», указывались фамилии и звания саперов.

Горький вкус великой Победы...

Как-то сразу началась мирная жизнь. Заработало водо- и электроснабжение, было организовано снабжение продуктами, открывались театры и кинотеатры, больницы и школы. 15 апреля вышел первый после освобождения города номер газеты «Чорноморська комуна». Ее экземпляр до сих пор хранится в нашей семье.

Отступая, немцы не смогли взорвать портовый элеватор, но подожгли в нем зерно. Пришлось одесситам долгое время получать хлеб из обгорелого зерна, запах и вкус которого я запомнил на всю жизнь.

И еще я запомнил весеннее майское утро 1945 года, когда город проснулся от невероятной стрельбы. Это было утро Победы!