Медсестра из Одессы Анна Ильющенкова 15 дней провела в Иловайском котле, спасая раненых, пережила плен, тяжелые ранения и теперь вынуждена доказывать, что была в зоне АТО

«Если надо, я поеду», — эта фраза стала ключевой в жизни одесской медсестры Анны Ильющенковой, которая провела две недели в Иловайском котле, спасая жизни украинским бойцам и едва не оставив там свою.

На встречу с «Вестями» она приехала сама, так же просто, как и тогда, сказав: «Если надо, я приеду с поселка Котовского на Таирова (районы города, находящиеся в его противоположных концах, около 1,5 часа езды — Авт). Вечером? Не вопрос, прогуляюсь».

Глядя на эту хрупкую женщину с длинными золотистыми волосами, сложно поверить в то, какой ад ей пришлось пережить, да и говорит она об этом как будто шутя, улыбаясь, вспоминая смешные истории, рассказывая про обстрелы, как будто повествует о праздничных фейерверках.

И только по тому, как иногда умолкает, глядя прямо перед собой и сжимая до побелевших костяшек на пальцах израненной руки кружку с чаем, можно понять: Анна справилась с тем, после чего мужчины начинают пить горькую.

«Испугаться было некогда»

Анна работает в 14-й поликлиникой медсестрой, как и другие медики, она должна время от времени работать в военкомате — обычно это участие в медосмотрах призывников.

«В военкомате я познакомилась с ребятами из батальона «Донбасс», они рассказали, что у них в батальоне нет медиков. Друга одного из них тяжело ранили, и он сказал, если бы был медик, не было бы все так плачевно. И я сказала: «Неужели нет? Если надо, я поеду, как раз отпуск начинается». И мне почти сразу позвонили, сказали, что если согласна, надо ехать. Так я попала в батальон», — рассказывает Анна.

Однако что ее ждет, женщина не знала, представляя себе военно-полевой госпиталь, но далеко не передовую. Сначала она приехала в Курахово, где находился штаб «Донбасса». «А потом приехал врач, позывной Терапевт, и сказал, что я нужна в Иловайске. Я поехала», — вспоминает одесситка.

В Иловайске она пробыла 15 дней, бойцы батальона дали ей ласковый позывной – Мурка. «Наверное, потому что я из Одессы», — предполагает женщина.

Раненых свозили в помещение школы – крепкого здания, в котором в последние дни находилось и командование батальона «Донбасс», и даже местные жители, прятавшиеся от обстрелов. Кроме Анны, в импровизированном медцентре работали два врача – Терапевт и психолог Дрын, раз в сутки-двое раненых вывозили на подконтрольную украинским войскам территорию.

«Обстрелы были с самого начала. Я – медсестра-анестезиолог, знаю, как поддерживать сердце, давление, останавливать кровотечения, но с пулевыми ранениями никогда в жизни не сталкивалась. Пришлось учиться по ходу, звонила сестре и просила, например, чтобы прочитала в Интернете, как «Целоксами» пользоваться (импортное средство для остановки кровотечения. – Авт.). Меня все спрашивают здесь, было ли страшно под обстрелами помогать раненым. Да вообще об этом не думаешь, некогда испугаться, понимаете? Потом, когда стало совсем жарко, тебе несут раненых с двух сторон, и ты разрываешься на части, к кому бежать. Какой там страх? Я вечно бронежилет сбрасывала, он мне мешал, надо же в вену попасть, а тут на тебе килограммы металла. Бойцы ругались, потом научились, закрывали меня и раненых собой, окружали просто, чтобы не задело меня», — улыбается Анна.

Кольцо сжалось

20 августа ребята поняли, что окончательно попали в окружение, накануне Дрын и Терапевт уехали сопровождать раненых и не вернулись – не смогли прорваться через двойное кольцо противника, которое сжалось вокруг Иловайска.

«Но к нам пробрались наши разведчики, и с ними была девочка- медсестра Мэри. Так мы с ней остались вдвоем, и еще несколько ребят-парамедиков – Никсей, Ветерок, Яр, которые просто курсы первой помощи проходили раньше. Помогали нам бинтовать, носить раненых», — вспоминает одесситка. И тяжело вздыхает: «Ну почему я не хирург? Я бы спасла человеку жизнь».

Когда город принялись обстреливать «Ураганами» и «Градами», местные жители пришли жить в спортзал, где находился медцентр и командование «Донбасса».

«Привезли к нам женщину местную, ей во двор снаряд угодил, весь живот разворочен. Я сделала, что смогла, вправила, и сказала, что надо срочно в больницу везти, нужна операция. Ее посадили в «Жигули» родные и отвезли в Харцызск, а потом мне позвонили и сказали, что спасли ее. А потом мне принесли Куща. У него было ранение в живот, перитонит. Нужно было делать дренаж, но я же не хирург. Нужно было эвакуировать, а разрешения на эвакуацию наши не давали – полное окружение. Я умоляла Филина, командира. Говорила, что надену платье (привезла из Одессы с собой платье, спросите меня зачем, не скажу. Так оно потом и сгорело, это платьице). Что сяду в машину, притворюсь местной, и вывезу Куща, как ту женщину вывезли. Не разрешил. Я продержала его 12 часов, обычно с такими ранениями живут меньше. Он не дотянул пять часов до эвакуации. Один такой у меня был. Остальных спасли, больше ста человек через меня прошли – и тяжело, и легко раненые, и те, кто уходил сразу после перевязки, спеша на фронт», — Анна надолго умолкает.

Прорваться с боем

28 августа бойцам сообщили, что есть договоренность о «зеленом коридоре» и перемирии.

«Разведка говорила, что мы в полном окружении, но думали, а вдруг правда. Я так обрадовалась, что мы выходим, решила, что как раз успею к сыну Ване на Первое сентября. Я ни разу не пропустила его первые звонки, каждый год с первого класса снимаю видео, хочу ему потом после выпуска подарить фильм о том, как он каждый ход ходил на Первый звонок. Он уже в девятом учится. Не попала…», — с улыбкой разводит руками женщина.

Сначала подразделения – и «Донбасса», и «Днепра», и «Миротворца», и 93-й бригады собрались в Многополье неподалеку от Иловайска, однако уже там стало понятно, что мирного выхода не будет: «Те потребовали выходить с белыми флагами, наши сказали – только под украинскими. И потом я услышала, как наши по рации говорят: «Будем прорываться с боем».

В небольшом «Фольксвагене» зеленого цвета Анна покидала окружение вместе с еще восемью бойцами.

«Нас накрыли «Грады», я увидела прямо перед нами русские танки, автобус позади нас ехал – большой такой, с выбитыми стеклами – и в него попал снаряд. Пару человек успели выпрыгнуть, остальные там остались. И тут я вижу, у Слона течет кровь по шее. Я наклонилась, потянулась к лекарствам, чтобы остановить кровь, и почувствовала, как что-то сильно толкнуло меня в бок. Боли вообще не почувствовала, но поняла, что ранена. Все выпрыгнули из бусика, меня вытащил Ветерок, я просила его уходить, оставить меня, но он тащил дальше. Тогда я начала сопротивляться, думаю, он же погибнет тут со мной, подняла ногу – и ее прошило осколками от разорвавшейся неподалеку мины. Потом потеряла сознание надолго. Очнулась – он меня тащит, вокруг трава горит от «Градов». И тут уже появились русские», — Анна прерывает свой рассказ и усилием воли сдерживает слезы.

«Даже не думала, что так тяжело будет рассказывать», — улыбается уголками губ.

«Шприц — мое оружие»

В плену тяжело раненую одесситку — Анна получила пять ранений, в том числе два пулевых – в живот (пуля задела легкое и печень) и в позвоночник (вторая пуля чудом не прошила спинной мозг), — приняли за свою, поскольку среди русских тоже было немало раненых.

«Меня часа два везли в машине по полям, привезли в их полевой госпиталь. До сих пор не знаю, Украина это была или уже Россия. Но госпиталь просто шикарный, каждый час вертушки привозили раненых, лекарств каких угодно – полно, врачи, медсестры, все налажено просто идеально. Потом поняли, что я – украинка, положили меня в яму, к другим раненым. Грозили расстрелять, давали очереди над головами. Потом, видно, пожалели, и вытащили оттуда. Но ночевать оставили на улице, никогда не забуду, как было ужасно холодно ночью», — с содроганием вспоминает она.

Анне Ильющенковой пришлось пережить и допрос следователя ФСБ, который пытался выяснить, не снайпер ли она: «А я принципиально оружие в руки не беру. Ребята хотели меня научить стрелять, все уговаривали с собой хоть пистолет носить, я отказалась. Мое оружие – шприц и лекарства».

Через несколько дней Анну и других пленных бойцов обменяли, 2 сентября их забрали сотрудники «Красного Креста».

«Как раз на День нашего города. Перед тем, как у меня русские отобрали телефон, я успела позвонить сестре и сказать, что мы в плену. Что пережили мои родные за эти несколько дней, что я была в плену, не представляю даже», — вздыхает женщина.

Еще одно яркое воспоминание — запах хлеба: «В Иловайске хлеба потом уже не было из-за окружения. Когда мне впервые дали кусочек буханки, я собрала каждую крошечку. Не ела ничего вкуснее никогда в жизни».

В списках не значилась

После освобождения Анну госпитализировали в одну из днепропетровских больниц, потом перевели в больницу имени Мечникова, а оттуда 13 сентября ее отправили в Литву на лечение.

«Там сделали операции, вытащили пули и осколки, правда, мелкие до сих пор во мне. Поудивлялись, что осколок прошел в миллиметре от артерии на ноге. Что пуля спинной мозг не задела. А я знаю, почему. У меня крестик особый, я его подносила к святыне – в Киев в начале года привозили Дары волхвов, я к ним приложила его. И потом, как было тяжело, просто держалась за него и молилась», — уверена женщина.

1 декабря Анна приехала в Одессу, потом поехала в Днепропетровск, где ей вручили награду Нацгвардии «За доблестную службу». Однако оказалось, что на этом ее история только начинается: Анна не может доказать, что является участником АТО.

«У меня нет необходимых справок, которые должен дать батальон. Батальон мне выдал документ, что я находилась в зоне АТО в его рядах. Но теперь выяснилось, что батальона «Донбасс» по документам не существует. Поэтому все его справки не действительны. Как мне выдали награду, я не понимаю до сих пор. Чтобы получить статус участника боевых действий, я должна быть членом Нацгвардии. Но задним числом меня же не могут туда записать, — рассказывает Анна. — Мало того, мне нужен больничный. В днепропетровской больнице мне не могут выписать больничный на период с 13 сентября по 1 декабря, когда я находилась в Литве».

«В Литве мне тем более не могут дать больничный – это чужое государство, — поясняет одесситка. — Дальше – еще интереснее. Мне нужно пройти ВТЭК (Врачебно-трудовая экспертная комиссия — Авт.). Но ВТЭК не может выдавать документы по ранению – нет такого понятия в их работе. Поэтому, если я хочу оформить больничные, мне придется соглашаться на бытовую травму».

«В Литве уже об этом узнали и сказали, что будет международный скандал. Меня и других бойцов лечили за бюджетный счет Литвы именно как раненого участника АТО, у них отдельная программа для этого есть. А выйдет, что они лечили какую-то одесситку, получившую бытовую травму?» — рассказывает Анна.

В такой же ситуации оказались по меньшей мере 20 знакомых Ильющенковой. Сдаваться Анна не собирается: «Нужен новый алгоритм определения статуса участника АТО. Это же не только моя проблема. Как же так? А если кому ногу отрезали – и что? Никому не нужен, бытовая травма? Я – женщина, выдержу. А мужикам – тяжелее психологически. Нельзя так с нами».

P.S.

Поздняя маршрутка-экспресс набита людьми. На заднюю площадку заходит невысокая женщина в сером пальто, берется рукой со шрамами за поручень. Вряд ли кто-то из пассажиров догадывается, что перед ними – участник боевых действий, изрешеченный осколками. Обычная женщина – Анна Ильющенкова. «Если надо, я поеду снова», — смеется она.