Моя мама, Таиса Тимофеевна Жукова, была еще совсем ребенком, когда дедушка после окончания Одесского артиллерийского училища получил распределение во Львов. Оттуда перед самой сдачей города немцам он успел отправить маму и бабушку в родную Одессу. Так что всю оккупацию они провели здесь. Мамины воспоминания я попросту записала. Это свидетельства времени, в котором жили многие люди.

«Перед тем, как в город вошли румыны, дамба верхнего участка Куяльницкого лимана была взорвана. Сортировочная станция, где мы жили, и часть Куяльника оказались подтопленными. И нам пришлось перебраться поближе к железной дороге, где здание стояло на возвышенности.

Рядом находилась сожженная школа. Мы, дети, ходили туда за битами для игры в классики. Но играть приходилось нечасто.

Румыны относились к местному населению достаточно спокойно, так как все трудоспособные люди каждое утро выходили на железную дорогу на трудовую повинность: уборка, ремонт, погрузка. Отказаться было нельзя. Для тех, кто пытался не пойти, существовали резиновые нагайки «принудиловки». Их очень любил пускать в ход румын по прозвищу «Кица».

Работу люди выполняли грязную, тяжелую, по многу часов, без обеда и отдыха. Особенно трудно приходилось тем, кто занимался расчисткой железной дороги зимой.

Школы не работали. Были только церкви. Пита­лись плохо. Роскошью считался фасолевый суп.

Незадолго до освобождения в Одессу вошли немцы. Их расквартировали у местного населения станции Сортировочная. Они вели себя, как хозяева. Отбирали продукты, утварь. Предупреждали – за найденные приемники, знамена, боеприпасы – расстрел. Все это тщательно закапывалось, преимущественно ночью. Вот и мама закопала военные фотографии отца. Но после войны оказалось, что мокрая земля их испортила.

Когда немцы расквартировывались, я натерпелась страху. Мама была на работе, а мне приказала закрыться изнутри и сидеть тихо.

Наша квартира – угловая, окна выходили на улицу. Помню, стук в дверь. Я не открыла. Когда шаги в парадном стихли, выглянула в окно. Немцы меня заметили и вернулись, начали стучать в дверь какими-то очень тяжелыми предметами. Дверь у меня на глазах начала разваливаться, и я увидела лезвие огромного ножа. Его хозяин ринулся ко мне, но второй немец удержал его. Они осмотрели комнату, увидели, что никого нет, и ушли. Потом к нам прислали постояльца. Пришлось нам с мамой переселяться в землянку неподалеку.

Наши войска уже подходили к Одессе. Прошел слух, что молодежь будут угонять в Германию. Женщины одевали старые вещи, закрывали лица платками, чтобы казаться старше. По ночам действительно были слышны плач и стоны людей, крики немцев и выстрелы. Говорили, что гонят жителей окрестных сел. Нас не тронули, не знаю, почему. А на следующий день немцы, кто на чем мог – машинах, подводах, мотоциклах, пешком бежали из города.

Перед уходом немцы приказали освободить три наших дома. Пришел незнакомый человек, дал 10 минут на сборы, чтобы взять все самое необходимое. Мы и не знали, что дальше будет. Нас вывели, а дома подожгли. Но немцы спешили, так что дома жители успели потушить.

День 10 апреля я хорошо запомнила. Взрослые плакали, радовались, поздравляли друг друга. Все говорили о военной операции, позволившей освободить Одессу. Город сразу начали убирать от остатков военной техники, разрушенных зданий, мусора. Уже через несколько дней мы начали ходить в школу. И постепенно возвращаться к мирной жизни»…