С минувшей субботы Интернет буквально взорван: херсонский художник получил международное признание, премию имени Казимира Малевича! Стас Волязловский, тот самый художник, признается: “Устал, не высыпаюсь от телефонных звонков и боюсь выйти на лестничную площадку – все поздравляют”.

Наверное, именно о таких вот событиях говорят: проснулся известным. Но Стас признается, что его куда больше “перло” от первых заметок в наших херсонских газетах. Перло, когда начали публиковать его работы и статьи о нем же в киевских изданиях.

И самым незабываемым для него стало получение каталога из Франции: это было очень давно, он вместе с еще тогда живым Феликсом Кидером послали туда свои экслибрисы. Сейчас у Стаса уже стопки каталогов, причем, куда с более известных и престижных вернисажей, фестивалей и выставок. Но тот, самый первый, “самым” и остается. Такого восторга уже нет, прошло. Такие уж это “издержки” известности.

Премию имени Малевича учредило польское правительство при поддержке международных художественных фондов в 2008 году – по случаю 130-летия со дня рождения художника, авангардиста, футуриста. Казимир Малевич по происхождению был поляком, но родился в Украине. И награждают премией молодых украинских художников, и обязательно по рекомендации какой-либо арт-институции. Стаса номинировал Херсонский городской Центр молодежных инициатив “Тотем”.

Стаса в Херсоне «отрыл» Соловьев

Говорят, что Александр Соловьев, сегодняшний куратор киевского Музея современного искусства “Арсенал”, узнав о победе Стаса, прыгал и бегалпо Национальному художественному музею (где проходила церемония награждения) с криками: “Бог есть”. По слухам, с теми же словами он “влетел” потом и в “Арсенал”. Хотя “божественными” работы Стаса не назовешь даже после большой цензуры. Просто все уже привыкли, что первые места, как правило, “ куплены”. А тут организаторы конкурса реально победили коррупцию, раз первое место присудили “какому-то художнику из заштатного городишка”. Хотя конкурентов было много: более 50 заявок, да и работы “неслабые”, а конкурсу – всего два года. А познакомились Соловьев и Волязловский, когда еще только планировалось открытие Пинчук-центра в Киеве. Александр для этого центра разыскивал интересных авторов по всей Украине. А потом были выставки в Пинчук-центре, поездка в Стокгольм, и – пошло-поехало: выставки, музеи, триенале, биенале в России, Литве, Польше, Великобритании, Чехии, США, Турции …

«Обратная связь»

Стас говорит, что позвонила и поздравила даже одноклассница. И рассказала, что встретила как-то еще одного их соученика, вспомнили школу, класс, она и про него упомянула, мол, известным художником стал, по заграницам ездит со своими выставками. А тот удивился: надо же, а в школе таким тупым и в странным был…

А Стасу, с регулярностью раза три в месяц, снится один и тот же кошмар: он идет из школы к себе домой, в ту квартиру из детства. И просыпается в ужасе: как же снова ЭТО пережить? Причем родители никогда и не били, и особо не ругали. Но, наверное, жизнь по пионерским правилам: ходить строем и вообще, “быть как все”, настолько его тяготила, что тот кошмар преследует и сейчас. Хотя, как ни странно, в первом классе Стас был еще отличником. Но во втором – его родителей уже вызывали в школу, потому что в тетрадках вместо примеров и упражнений были “каляки-маляки” – его первые рисунки ручкой. Так он отключался от происходящего в классе, абсолютно “пропуская мимо ушей” все предметы. Единственным “пятерочным” было рисование. Потом бросил учебу, и восьмой класс уже заканчивал в вечерней школе. Их классная руководительница проводила классные часы каждый день, по часу после уроков. Стас признается: из-за того, что задерживался в школе, пришлось бросить учебу в художке у Слипича – просто не успевал… Хотя, если честно, сыграло свою роль и то, что от “свободного полета” они как раз перешли к канонам искусства: к натюрмортам, портретам, гипсу. Родителям преподаватели говорили, что парень – очень талантливый, у него хорошая графика, но вот с живописью проблемы.

О «наболевшем» –без цензуры

Мы очень долго искали среди работ Стаса “приличные” для иллюстрации в газете: без ненормативной лексики и оголенных гениталий. И было это непросто.

– Хотелось бы сейчас послушать моих преподавателей по поводу графики, – смеется Стас. – Наверное, это не совсем то, что они себе представляли. А живопись мне, действительно, так и не далась, хотя я ее люблю, и понимаю. Как та собака, только ничего сказать не могу. Долгое время я вообще занимался не искусством, а различной трудовой деятельностью – от доставщика телеграмм и слесаря-сборщика статоров и генераторов до торговли на рынке всяким “перестроечным” дефицитом. Уже в зрелом возрасте зачем-то поступил на курсы художников-оформителей, где не научился даже правильно писать шрифты, но как-то начал порисовывать. Потом – годичный курс технологии керамики (и не на шутку увлекся) при одном херсонском профтехучилище, там же ее и преподавал, вел еще кружок керамики в одном из городских Дворцов пионеров. Работал фотокором в разных изданиях. Чуть не вступил в Союз художников, но что-то удержало – может, не хотелось принимать участия в собраниях и голосованиях. Чтобы как-то веселее было жить, собирал вокруг себя таких же “придурков”, устраивая выставки где придется. В общем, делал то, что прикольно мне, и если честно, сам даже не пытался как-то вылезти из Херсона, где комфортно и сейчас.

А потом Волязловский сам себе (и всему миру – прим. авт.) придумал “шансон-арт”.

– В советское время с порнографией было туго. От безысходности в народе ходили легенды про красную пленку, на которую можно фотать женщин и они будут проявляться голыми. По-видимому, тогда у меня и начало развиваться образное мышление. И уголовной романтики, “лысой прически” и увлечения эмигрантами я тоже не избежал. Первый мой кассетный магнитофон “Электроника” был куплен именно для прослушивания этих самых эмигрантов на районе. А район, где я вырос, был еще тот. Основная часть ровесников числилась в детской комнате милиции, куда ходила отмечаться дружной толпой по определенным дням. Лет с 13 знали наизусть, что говорить и что делать, если закроют на “малолетку”. Униформа у самых крутых на районе была особенная: фуфайка, обязательно застегнутая на верхнюю пуговицу, неизменные темные брюки со стрелками, домашние тапки на белый носок и кепка “аэродром” из каракуля. Зимой – кирзовые сапоги, подбитые желтыми гвоздями, и норковая или ондатровая, шапка. Фуфайки уже сменили турецкие кожаные куртки и адидасовские костюмы, шапки стали не очень удобными по причине глобального потепления, но из открытых окон домов, кабаков, маршруток звучит тот же шансон, понятный и грузчику, и профессору. Думаю, корни этого явления нужно искать где-то в прошлом. Когда полстраны сидело, а другая половина могла сесть в любой момент.

Возможно, поэтому мне очень близко то, что сегодня называется “арт-брют”: наивное искусство, русский лубок и искусство душевнобольных. Во всем этом – не только понятная всем простота и искренность, но и свобода. Недаром, говорят, что душевнобольные рисуют и пишут то, что диктует им подсознание. Оно у них выпущено на свободу и не стесненно никакими навязанными рамками, нормами и правилами.

И я тоже хочу быть понятным. Шансон-арт – это моя рефлексия на мир, в котором я существую, с его интересами, проблемами, страхами, религией, новыми культурными вызовами, с его телевидением и программами, наполненными дебильной рекламой, расчлененкой, криминалом, порнографией, сериалами и политикой, с его желтой прессой и его интернетом . Возможно, для меня это что-то вроде арт-терапии. Мне действительно удается освободиться от всего, лезущего в мозг помимо моей воли. Беру и вываливаю все налезшее в эдакой лубочно-концентрированной форме на лист бумаги или старые сэконд-хэндовские простыни, которые разрисовываю шариковыми ручками. А помогает их разрисовывать моя третья жена Юля. Я это ей доверяю (это же не красками – раз мазок, два мазок, это – каждую детальку ручкой, ползая по полу на коленях). С Юлей мне повезло. Две предыдущие жены мечтали о квартире, машине, даче, достатке. А я хотел быть художником. Юля – тоже художница, у нее тоже были свои персональные выставки. Но наша работа, кроме удовольствия, стала приносить и какой-то доход, наверное, только последних года три. А от политики стараюсь “уходить” после того, как один известный карикатурист заявил с центрального канала, что в Украине только два нормальных художника: он и я. Стас Волязловский как победитель получил 3 тыс. евро за свои уже былые заслуги и 10 тыс. евро на новые проекты в рамках трехмесячной стажировки в варшавском Центре современного искусства “Уяздовский замок”. Планирует поехать Стас в Польшу весной следующего года. Что это будет, еще точно не знает: поедет “туда”, посмотрит “что там” и придумает “чего-нибудь”. Возможно, это будет поиск своих польских корней – фамилия-то соответствующая. Но будет это не академический отчет по изучениям архивов, а работы в его собственном уникальном стиле, в стиле шансон-арта.