Шестьдесят пятую годовщину Победы над гитлеровской Германией страны и наследники стран-победительниц собираются отметить широко и торжественно. Военные парады пройдут повсюду, повсюду благодарные народы отдадут честь тем воинам и участникам войны, кто дожил до наших дней. Но речь совсем не о том.

Война двух историй

В русской, а, может быть, и в мировой литературе одним из лучших стихотворений о далекой теперь войне являются шесть строчек Александра Трифоновича Твардовского:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они, кто старше, кто моложе,

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь…

Речь не о том, но все же, все же, все же…

В первые послевоенные годы чувство вины перед павшими братьями (хотя вины, как правило, не было) остро переживали солдаты-фронтовики. Вину свою чувствовали те, кто потерял на войне родственников и близких. Но со временем вину стала замещать память, а действительно виновные в гибели сотен тысяч, если не миллионов, соотечественников сделали все, чтобы свои грехи в памяти людей переложить на врагов и на кого угодно. Сами писали и других заставляли писать «Историю Великой Отечественной войны», которая с реальной историей войны имела мало общего.

В реальной войне гитлеровскую Германию ценой невероятных жертв и лишений одолел народ. В писаной советской истории победу над Германией принесли «десять сталинских ударов». Перед началом реальной войны руководство Советского Союза пошло на открытый сговор и передел мира с Гитлером. В писаной советской истории война началась с того, что Германия «вероломно напала на Советский Союз».

О реальной истории войны в СССР со временем стали забывать настолько, что носителей «окопной правды» талантливых писателей-фронтовиков Виктора Некрасова, Виктора Астафьева, Василия Гроссмана, Василя Быкова и многих других литературное и партийное начальство травило за искажение истории, истории, где оставалось место только для генеральской и маршальской «правды».

В годы застоя эта тенденция приобрела уже характер идиотизма, когда главным событием Великой Отечественной в советской историографии стало сражение на Малой земле, а в мемуары Георгия Жукова для идеологической убедительности вставляли эпизод, когда маршал, объезжая фронт, делал крюк в тысячу километров, чтобы встретиться с полковником Брежневым.

Кстати, в мемуарах советских военачальников цензоры Политуправления Советской армии тщательно вымарывали все, что хотя бы отдаленно говорило о вине за неоправданные жертвы. А такую вину за бессмысленные и кровопролитные операции несло (и чувствовало!) большинство тех, кто слепо и без оглядки выполнял указания Верховного Главнокомандующего, человека, чьи портреты коммунисты пытаются навязать нам сегодня как символ Победы.

Вожди никого

не жалели,

солдат своих не считали

Сталин, который за всю войну, в отличие от Черчилля и больного Рузвельта, умудрился ни разу не приблизиться к фронту боевых действий, как бездарный руководитель показал себя еще во время войны гражданской. Именно ему приписывают основную «заслугу» поражения Красной армии в войне 1920 года с Польшей. Но в двадцатые годы прошлого века историки и мемуаристы о роли вождя еще могли написать.

В конце тридцатых годов, когда во время «большого террора» вождь лишил свою армию самой квалифицированной части командного состава и этим предопределил разгром 1941—1942 годов, о вине Иосифа Виссарионовича перед народом подумать и доверить свои мысли бумаге мог разве что самоубийца.

В конце сороковых годов после победы над Германией тому, кто сомневался в военном таланте и гениальности генералиссимуса, тем более не было места в печати. А на советской земле место было только за колючей проволокой. Даже после доклада Хрущева на двадцатом съезде КПСС и так называемого «разоблачения культа личности» никто не смел заикнуться о военных преступлениях Сталина до начала Великой Отечественной — совместном с Гитлером неспровоцированном нападении на Польшу, распоряжениях о массовом расстреле пленных польских офицеров, арестах, депортации и уничтожении на территории Западной Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии и Эстонии сотен тысяч человек из «эксплуататорских классов».

Об ответственности Сталина за крупнейшие поражения на начальном периоде войны, о личной вине Главнокомандующего за окружение войск под Киевом в сорок первом году, о потерях Красной армии в ходе майской операции 1942 года под Харьковом (утрата двухсот семидесяти семи тысяч человек) могут быть разные мнения. Такие же разные мнения могут быть и о его вине в катастрофе отступления 1942 года советских войск с Керченского полуострова, в общих просчетах, в результате которых оккупированной немцами оказалась почти половина европейской территории СССР, а армия откатилась до Волги. Война есть война, не нам судить, и любые жертвы в смертельном единоборстве оправданы.

Последний бой — он трудный самый

Однако на завершающем этапе сражения с Германией, когда речь уже не шла о смертельной угрозе, а надо было добить зверя в его берлоге, Сталин не пожалел ста тысяч (по другим данным — более трехсот тысяч) человеческих жизней ради решения не военной, а чисто политической задачи. Берлин, который был взят в тугое кольцо будущими победителями, неизбежно пал бы в результате недолгой блокады. Но был риск, что во взятии столицы рейха примут участие союзники.

Штурм месяцем раньше, как следует из рассекреченных документов американских архивов, действительно могли предпринять союзники. Но генерал Эйзенхауэр отказался от этого именно из-за неизбежных больших потерь. А будущий генералиссимус не отказался. Он мог, но не хотел сберечь тех воинов, что пали на Зееловских высотах и улицах Берлина. И вины никакой не чувствовал. Не чувствуют вины и те, кто на все лады по сей день прославляют гений Главнокомандующего и его маршала Жукова, который руководил победной, но преступной по отношению к собственным войскам операцией Первого Белорусского фронта.

Во время войны в ходу в основном у тыловой публики была фраза «война все спишет». Такой итог устраивал советское партийное руководство. Себе они полностью все грехи списали, навесили друг на друга маршальские звезды, звезды Героев, ордена и медали, превратили освобожденную советскими солдатами Восточную Европу в социалистический лагерь и за железным занавесом лагеря писали свою «историю войны» больше сорока лет.

После распада СССР казалось, что в сказку, в которой войну выиграл Сталин, партия и маршалы с генералами, больше никто не поверит. На короткое, но достаточное для исследователей время распахнулись наглухо закрытые раньше архивы, стало возможным представить хотя бы приблизительно число тех, кого можно было сберечь, но кого сберечь не хотели. На основе документальных материалов пишут книги и снимают фильмы. О тех, кто расстрелян в Катыни, о тех, кто убит подо Ржевом, о тех, кто после войны из армии-победительницы прямиком угодил в ГУЛАГ.

Постепенно на свет Божий выходит правда и о тех, кто свободу ценил больше, чем «освобождение». И воевал с советскими «освободителями» уже после войны. Настоящая история вообще мало похожа на сказку. Она жестока, несправедлива, часто оставляет в памяти негодяев и забывает настоящих героев. И кто-то может подумать, что правду лучше не знать.

Но если не знать, из беспамятной толпы в конце концов вынырнет человек с чаплинскими усиками или со знаменитой трубкой и принесет в жертву все. И всех, кого еще сберечь можно.