День Победы — не только дань почтения тем, кто эту Победу завоевал, но и праздник для их потомков — для укрепления прочной связи поколений, без чего нет родословной народа, а история превращается в конъюнктурный анекдот.

Именно сплочение далеко не монолитных «кусочков» украинского социума (как и российского, и других), его ориентация на борьбу с нацистами стало той сильной стороной сталинского режима, которая в довоенные времена действовала так непоследовательно и принесла народу столько страданий.

Нацисты сакрализовали убийство целых этнических сообществ и наций, признанных якобы «неполноценными». Сегодня об этом следует особенно настойчиво говорить, поскольку отдаленность событий приглушила зловещее содержание доктрин, которые кое-кто пытается реанимировать и осовременить.

Существует немало критериев для определения места и значимости того или иного исторического события. В одних случаях это — масштабность, соразмерность и связь с другими весомыми явлениями, так сказать, мировой контекст. В других — влияние на судьбу определенного народа, или государства, глубина изменений, вызванных этим событием. Иногда же главным становится его трагическое наполнение или, наоборот, героико-романтический потенциал. Но обычно, все эти составляющие — взаимоувязаны, что собственно, и дает полноценное восприятие исторического процесса.

Очевидно, что по всем указанным и другим параметрам Вторая мировая война и ее определяющая составляющая — Великая Отечественная — имеют непоколебимый статус наиболее значимых, судьбоносных и противоречивых феноменов ХХ столетия, доказательством чего может стать цифровое изложение войны. В каждом учебнике приводится много статистических данных, иллюстрирующих ее географические масштабы, число людей, привлеченных под армейские штандарты, боевой техники и вооружений, человеческих и материальных потерь и тому подобное. Но это — лишь верхушка айсберга. Настоящие причины, двигающие тектонику войны, ее внутреннее напряжение следует искать в геополитических стратегиях и личных амбициях лидеров и вождей того времени, мобилизационных возможностях государств, способности того или иного общества соответствующим образом отреагировать на вызовы и мероприятия руководства стран, задействованных в вооруженном противостоянии.

Если большинство исторических событий оценивается по другим последствиям, для Второй мировой войны не менее важным является учет угроз, которые она несла. Банальная борьба за рынки, соревнование общественно-политических систем, имперские амбиции отдельных деятелей, неожиданно оказавшихся на «гребне» истории и при этом утративших ощущение реальности, далеко не исчерпывали интриги кровавого сценария войны. Мир впервые столкнулся с идеологическими концептами, возведенными в государственный ранг и пронизанными сатанинской антигуманистической направленностью. Ни фашизм, ни нацизм уже не имели ничего общего с традиционными формами европейского и азиатского национализма. Их связь прослеживается разве что в крайних разновидностях физиологичного расизма, густо приправленных псевдофилософскими разглагольствованиями об исторической миссии одних и исторической вине других народов. Отталкиваясь от древних оккультных суеверий, нацисты (в отличие от языческих жрецов) сакрализовали убийство целых этнических сообществ и наций, признанных «неполноценными».

Сегодня об этом следует особенно настойчиво говорить, поскольку отдаленность событий приглушила зловещее содержание доктрин, которые пытаются реанимировать и осовременить некоторые недалекие потомки тех, кто пережил войну.

Еще одну угрозу нес в себе экономический эгоизм, трансформировавшийся в такую себе «презумпцию исключительности» отдельных государств, их якобы неделимое, монопольное право на человеческие, материальные и сырьевые ресурсы будущих жертв.

Славянские народы ожидала сегрегация и сепарация по расовым признакам и превращение их в бесправных рабов. Только больше всего Гитлера и нацистскую верхушку интересовала Украина с ее природными богатствами и плодородной землей. Что касается автохтонного населения, то проблему планировалось решить просто: после успешного (а в этом Берлин не сомневался!) похода на Восток украинские пространства должны были заселить немецкие колонисты, а местный люд обрекался на подневольный труд. «Лишние рты» предусматривалось планомерно уничтожать.

Стержневую сущность культурно-образовательной политики на Востоке недвусмысленно сформулировал фюрер: «Широким массам рабов будет предоставлено благо быть необразованными». Ненужным, да и вредным считалось «попустительство» культурным запросам «неполноценных» народов.

Пренебрежительное отношение завоевателей к украинской науке и культуре, однако, не помешало гитлеровцам системно подойти к выявлению и изъятию музейных реликвий, картин, скульптур, ценных книг, рукописей, научного оборудования, церковной утвари и колоколов, другого историко-культурного достояния. Отчуждая элементы материальной культуры, захватчики пытались уничтожить духовную субстанцию, основы национальной и социальной самоидентификации украинского народа. Доказательством циничного отношения «культуртрегеров» к наследию «туземцев» стало уничтожение всего, что не представляло интереса для целой сети штабов, специализировавшихся на разграблении духовных сокровищниц Украины.

Расчищая «жизненное пространство» для «чистокровных арийцев», нацистская верхушка уже в ходе войны прибегла к принудительным трудовым миграциям, призванным обеспечить немецкую индустрию и сельское хозяйство практически бесплатной рабочей силой. Политика использования «остарбайтеров» вымывала из украинского социума наиболее производительную (и репродуктивную) его часть. 2,4 млн. наших соотечественников в годы войны сполна испробовали горького эрзац-хлеба на чужбине. Нетрудно догадаться, что с ними случилось бы, если бы война продолжалась дольше, или завершилась победой Германии и ее союзников.

В современной западной литературе существуют версии, авторы которых, по существу, отрицают геноцид славянских народов. Дескать, массового уничтожения украинцев, россиян, белорусов, поляков на этнической основе не было. Их якобы «ликвидировали» как «бандитов», шпионов, диверсантов, комиссаров, партийно-советских функционеров, партизан, подпольщиков, повстанцев и другой «подрывной элемент».

Расстрел заложников, публичные казни «бандитов и саботажников», ограничительные мероприятия в культурно-образовательной сфере дополнялись грабительской продовольственной политикой, повлекший массовый голод и вызвавший болезни и смертность сотен тысяч людей. Только в Харькове голодной смертью были уничтожены почти 100 тысяч граждан. А сколько горя испытали матери, имея на руках нескольких детей и думая только об одном: как их накормить? Разве это не геноцид!?

Была ли Победа, и чем она была?

Еще совсем недавно такая постановка вопроса просто вызывала бы удивление или даже улыбку. Однако сегодня нередко это является предметом дискуссий даже в почтенных научных кругах. Не хотел бы обижать оппонентов, но те публицисты от науки, примеряющие на себя тоги адептов «национальной историографии» («национальной версии Второй мировой войны») даже не замечают того, как их позиции превратились в зеркальную противоположность раскритикованной ими советской концепции войны с ее тенденциозностью, фигурами умолчания, идеологическими штампами и мифологемами.

Не существует большей опасности для ученого, чем сознательное (да и непроизвольное) отстаивание предварительно сформулированных постулатов, обслуживание социального заказа любых политических сил, конъюнктурный конформизм. Миссия научного работника (несмотря на некоторые элементы сходства), принципиально отличается от методов работы политтехнологов и журналистов (при всем уважении к представителям этих профессий). Профессионализм историка заключается не только в критической, беспристрастной, всесторонней интерпретации источников, но и в высокой степени ответственности за качество конечного продукта исследовательского процесса — научного знания. Учитывая это, полемику по поводу места и роли Украины в войне, «причастности» украинского народа к победе над нацизмом и фашизмом следует освободить от давления корпоративных, политических обязательств и даже личных симпатий и антипатий.

О чем же свидетельствуют факты? Правы те, кто считает, что украинцев в водоворот войны втянули без их на то воли (при отсутствии суверенной государственности такое волеизъявление, даже делегированное руководству этого государства, было невозможным). Но следует ли воспринимать народ Украины исключительно как пассивную жертву войны? Даже с учетом атрофирующейся возможности к самоорганизации населения в 20‑30‑годы прошлого столетия, в украинском социуме, вместе с другими реакциями и моделями поведения (паники, паралича воли, злорадства по поводу неудач сталинского режима и т. п.), мощной струей били органичные для тогдашнего общества чувства патриотизма, готовности к самоотверженной защите «собственных алтарей и жилищ».

Мне тяжело согласиться с тем (пусть это, возможно, кому-то и не нравится), что советский патриотизм — это что-то качественно ниже, менее ценное, чем национальный патриотизм украинцев, россиян или поляков. Его внутренним имманентным признаком была не идеологическая составляющая (какая же форма патриотизма ее не имеет?), а естественное желание спасти среду своего бытия. Просто для кого-то речь шла о родной семье и доме, а кто-то экстраполировал свой общественный долг на страну. Партийно-советские структуры хорошо владели разнообразными средствами мобилизации общества, и умело их использовали. Любое мероприятие они могли превратить в массовую акцию, масштабную кампанию, причем, почти всегда получался вид инициированной снизу общественно-политической самодеятельности.

Война вызывала необходимость применения всего арсенала таких средств. Но в этих условиях искреннее желание стать на защиту Отчизны, неподдельный энтузиазм были повсеместным явлением. О том, что это были не отдельные эпизоды на общем неприглядном фоне жизни, свидетельствуют хотя бы такие цифры: только до 5 июля 1941 года в Киеве 52000 добровольцев изъявили желание с оружием в руках встретить агрессора, к середине августа 168000 харьковчан подали заявления с просьбой отправить их на фронт. Из числа жителей Харьковской области был создан корпус народного ополчения численностью 85000 человек, Николаевской — 70000, Ворошиловградской (Луганской) — 100000, Одессы — 55000, 160 тысяч украинцев вступили в состав истребительных батальонов, противодействовавших диверсантам, а, при необходимости, вели настоящие боевые действия. Немало девушек изъявили желание пополнить ряды медико-санитарных подразделений.

Наибольшее число мужчин призывного возраста вступили в действующую армию. На протяжении первых месяцев после нападения Германии из 16 областей УССР в Красную Армию, Военно-воздушные силы и Военно-морской флот влились 2,5 миллиона человек.

Скептики отмечают: это были принудительные мобилизации, а все патриотические движения инспирированы властными структурами.

В действительности, тяжело представить государство, где бы призыв в армию, да еще и в состоянии войны, был бы пущен на самотек. Что же касается патриотических движений, ничего странного нет в том, что их координацию и организацию взяли на себя партийные, профсоюзные, комсомольские организации (а кто еще смог бы это делать тогда?). Да и в первом, и во втором случаях невозможно отрицать активную гражданскую позицию украинцев, их неподдельное желание дать отпор наемникам, помочь государству выстоять, разделить груз испытаний с другими соотечественниками.

Еще одна проблема, связанная с особенностями и эффективностью советского движения Сопротивления. Запаздывающая эволюция взглядов на подпольно-партизанские формы противодействия оккупантам, кризис лояльности к сталинскому режиму значительной части населения Украины, успешные контрмеры немецких и румынских спецслужб и карательных органов не позволили движениям Сопротивления приобрести тот «всенародный характер», как это подавалось в историографии советской поры. Наряду с неопровержимыми успехами партизан и подпольщиков во враждебном тылу никто не хотел вспоминать просчеты руководства СССР, отсутствие понимания специфики той формы борьбы с сильным и опытным противником, досадные потери, невысокую результативность многих подпольно-партизанских формирований и т. п. В то же время нельзя забывать, что диверсионная, разведывательная, боевая, агитационно-пропагандистская деятельность участников антифашистского Сопротивления, которые, к тому же, выполняли функцию политических репрезентантов советской власти на оккупированных землях, стала одним из факторов победы над врагом.

Бессознательно или преднамеренно некоторые публицисты и профессиональные историки отождествляют большевистский политический режим и общество (во всем разнообразии его социальных идейно-политических, этнических, конфессиональных компонентов). Справедливо критикуя недостатки и преступления режима (при этом, совсем не вспоминая его сильные стороны), они «вместе с водой выплескивают ребенка»: мол, если режим был плохим, то и все, кто его непосредственно или опосредствовано поддерживал, также поступали плохо.

Обращаем внимание на полное игнорирование юридического контекста, ведь государство, общество и каждый гражданин жили в определенном нормативно-правовом поле (Конституция, законы, директивы, циркуляры, приказы ДКО, Указы Президиума Верховной Рады и тому подобное), имели определенный круг обязательств (соблюдения законов, военной присяги и тайны и т. п.). То, что правящая верхушка допускала многочисленные нарушения, беззакония и репрессии лишь добавляет рельефности и без того противоречивой картине. Об этом свидетельствует сосуществование жертвенности и дезерции, стойкости и предательства, высоких взлетов человеческого духа и ничтожности в армии и в тылу. Отчуждение власти от основной массы граждан не прошло бесследно, оно сказалось в дифференциации настроений, жизненных стратегий и моделей поведения на групповом и коллективном уровнях.

Поэтому, возможно, именно сплочение далеко не монолитных «кусочков» украинского социума (как и российского, и других), его ориентация на борьбу с нацистами стало той сильной стороной сталинского режима, которая в довоенные времена действовала так непоследовательно и принесла народу столько страданий.

За годы войны (включая операцию 1945 года против Квантунской Армии на Дальнем Востоке) в Вооруженные Силы СССР были мобилизованы свыше 6 миллионов граждан Украины, что составляло около 20 процентов их численности. В 1943‑1944 годах во многих соединениях и частях Красной Армии насчитывалось от 30 до 70 процентов украинцев. Среди генералов, адмиралов, маршалов Советского Союза около 300 имели украинские корни. Соответствующую часть составляли и потери военнослужащих, партизан и подпольщиков. Все они — живые и павшие в боях — дрались за свободу своего народа и верили в Победу.

На протяжении всех 65‑ти последних лет они праздновали День Победы, к которому шли через кровопролитные битвы, боль потерь, жестокие поражения и трудные победы. Никому не позволено отобрать у них это право чувствовать себя причастными к великому историческому событию! Как вообще можно отрицать неопровержимое: эти люди уничтожили нацистскую гадину, которая принесла человечеству неисчислимые и непомерные страдания, угрозу гибели целых народов, в том числе, украинцев!?

Поэтому тем, кто бредит об изменении названия праздника, можно посоветовать одно: День памяти или день Скорби можно отмечать в любое другое время — война оставила столько памятных и трагических зарубок! А День Победы 9 Мая — это не только дань почтения тем, кто эту Победу завоевал, но и праздник для их потомков — для укрепления прочной связи поколений, без чего нет родословной народа, а история превращается в конъюнктурный анекдот.

Последствия войны для Украины

В «доперестроечный» период завершающий этап войны сопровождался комплиментарными оценками, чтобы засвидетельствовать преимущества социалистической системы над капиталистической и советского военного искусства, в частности.

Если День Победы стал государственным праздником, то о завершении Второй мировой войны вспоминали разве что специалисты. И это не случайно. На Западе создавался собственный миф о войне, в котором военным и экономическим усилиям Советского Союза отводилось совсем не главное место. В свою очередь, в СССР неопровержимым считалось утверждение о том, что основным и решающим для всего хода войны был советско-немецкий фронт, а главным театром Второй мировой стала территория советских республик. В этом состязании вчерашних союзников было сломано множество копий, хотя убедить одной стороне другую никому так и не удалось.

Несмотря на то, что дискуссии в этом русле несут определенную идеологическую нагрузку, полностью их игнорировать не стоит. Слишком великую цену заплатил наш народ за Победу, чтобы отказаться от многих позиций, которые стали непосредственными итогами войны. Украинцы сполна узнали жестокость нацистского оккупационного режима. Мы и доныне точно не знаем, сколько наших земляков погибло в те зловещие времена на фронтах и на оккупированных территориях (по разным оценкам — от 7 до 10 миллионов). Сложно обсчитать и демографические потери (специалисты допускают, что эта цифра может достигать 13—17 миллионов). Огромные материальные потери отбросили республику на десятилетия назад. И уж совсем не описать моральные страдания людей, потерявших родных и близких, жилье и имущество, жизненные перспективы, ставших инвалидами, сиротами, вдовами.

Человеческие потери, материальные убытки и реальный вклад украинского народа в разгром нацизма и фашизма позволяют Украине уверенно чувствовать себя среди государств-победительниц. Украина была членом антигитлеровской коалиции и именно на этом основании (с учетом роли украинского фактора в победе над государствами оси) была приглашена в почетный клуб соучредителей Организации Объединенных Наций. Несмотря на отсутствие всех атрибутов суверенного государства, УССР реализовала в это время возможности, заложенные в союзной Конституции. Украина выступила отдельной стороной Парижских мирных договоров с Болгарией, Финляндией и другими сателлитами Германии в период Второй мировой войны.

Одним из важных международно-правовых последствий войны было установление новых границ Украины. Летом в 1945 года были заключены договора с Польшей и Чехословакией, закрепившие вхождение в состав УССР западноукраинских земель и Закарпатья. В литературе эти события описываются как заключительный этап соборизации украинских земель. Однако Сталин заботился в первую очередь о геополитических интересах, поскольку вне границ республики осталось немало украинских этнических земель: Холмщина, Лемковщина, Подляшье, Посяння.

Впрочем, эти обстоятельства никоим образом не подвергают сомнению правомерность и значение тех больших территориальных приращений, которые Украина получила, и которые всегда считались органической составляющей украинского пространства. Ялтинско-Потсдамская система юридически закрепила новый послевоенный уклад в мире, где Украина заняла весомое место.

Некоторые «горячие головы», вырывая отдельные эпизоды из общего исторического полотна, в обвинительном раже осуждают все, к чему был причастен Сталин. Но они забывают о том, что в истории действуют не только субъективные, но и объективные факторы, которые реализуются в определенных тенденциях и закономерностях. И в этом случае реальность, оформленная системой международно-правовых актов, легитимизует последствия и результаты Второй мировой войны в том виде, в каком они существуют вот уже 65 лет.

Об этом, кстати, должны помнить и те зарубежные политики, общественные деятели, журналисты и ученые, которые подвергают сомнению статус-кво, стремятся к ревизии установившихся границ, инспирируют сепаратистские акции в Украине, расшатывая ее стабильность и территориальную целостность. Исторический опыт учит: такие попытки всегда заканчиваются конфликтами, последствия которых тяжело предусмотреть.

Река памяти нашей

Память о войне формируется под воздействием многих факторов: собственно событий военной поры, официальной пропаганды, искусства, литературы, научных публикаций, музейных экспозиций и т. д. По многим признакам память (как коллективная, так и персональная) схожа с историческим мифом. В данном случае под мифом понимается не сказочно-фантастическая виртуальность, а обобщенный образ исторических явлений, сложившийся под воздействием вышеотмеченных факторов.

Формирование исторических мифов происходит в результате одновременного взаимодействия разных элементов, однако наиболее действенной и определяющей является государственная политика в сфере памяти. Как это ни досадно, следует признать, что в современной Украине нет осознания важности этого, взвешенной концепции политики памяти, соответствующих технологий ее реализации и средств мониторинга результатов. Общество не может получить от государства четких, понятных сигналов и ориентиров. Это удлиняет во времени незаметные (на первый взгляд) противостояния, базирующиеся на разных оценках отдельных исторических эпох, событий и персоналий. Нельзя не замечать и стремления определенных политических сил систематически спекулировать на этих темах в период «электоральной активности».

Актуально изучение опыта других стран, где эти вопросы рассматриваются и решаются в русле стратегии национальной безопасности. Пускать такие процессы на самотек — значит усиливать существующие риски, снижать готовность к новым вызовам, на которые так богат глобализующийся мир. Хотим мы того, или нет, нам приходится конкурировать не только в экономической или военной сферах, но и в гуманитарно-цивилизационной, в частности, за право жить на собственной земле, иметь собственную историю, культуру, язык.

Когда приближается очередная «круглая дата», связанная с войной, не нужно специально погружаться в интернет, чтобы понять, как бурно реагирует общество на любые суждения в этом плане. Массив информации заполоняет колонки периодики, телеэкраны, радио. Одни обсуждают детали, другие сразу берутся за фундаментальные вещи. Так, уже на протяжении десятка последних лет подвергается сомнению целесообразность употребления термина «Великая Отечественная война».

Дискредитация его оппонентами происходит путем простых логических приемов. Поскольку войну вел сталинский режим, то украинского интереса здесь не было. Следовательно, это победа не украинцев, а одного тоталитарного режима над другим. То, что миллионы наших соотечественников осознавали себя не «винтами» или «пушечным мясом», а именно украинцами, как-то незаметно опускается. Неужели, пополнив ряды Красной Армии, призывники из разных регионов республики теряли свою украинскость (язык, любовь к родному краю, песни и тому подобное), превращаясь в запрограммированное идеологеммами и лозунгами дополнение к оружию?

А, может быть, именно это провинциальное чувство неразрывного единства с малой родиной, пуповина родственных и микросоциальных уз и стали тем единственным стержнем, на котором держался солдат, чтобы не сорваться, не сдаться в плен, не дезертировать, в конце концов, не потерять человеческое лицо в огненном аду?!

Новый «национальный миф», базирующийся на истории украинского освободительного движения, имеет право на существование (ведь были реальные события), но в состоянии ли он стать несущей конструкцией исторической памяти для всего народа Украины?

Те, кто отстаивает исключительное (или монопольное) право одного из мифов представлять коллективную память о войне, наверное, не осознают того, что в своем нынешнем состоянии современное украинское общество исповедует разные ценностные ориентиры, следовательно, и разные «мифы войны». И как бы кто ни пытался, резко изменить ситуацию, это не удастся. Более того, это может оказаться вредным, обостряя полемику и взаимные обвинения.

Преодоление «советского наследства» на поле словесных баталий вокруг событий Второй мировой войны — дело непростое. Существует немало щепетильных вопросов, которых росчерком пера, несколькими публикациями или указами не снять. Мы должны сознавать важность интересов своей страны — ее ближайших и отдаленных перспектив. Сложные перипетии и противоречия процесса формирования украинской политической нации (еще далекого от завершения) убеждают в том, что надежной основой ее нынешнего бытия и прочного существования в будущем могут стать лишь толерантность, идеологический плюрализм, культурная множественность, демократизм.

Война — одна из наиболее памятных страниц нашей истории. Но далеко не единственная. Нельзя строить общество и государство будущего лишь на одном историческом (даже таком эпохальном!) событии. Но знать и помнить о Победе в ней мы обязаны. Как и отдавать дань уважения и почета всем, кто ее завоевал.

«Голос Украины», 30 апреля 2010 года