У народного артиста Украины лауреата Государственной премии и заслуженного деятеля искусств России почетного гражданина Одессы и, разумеется, всенародно любимого президента Всемирного клуба одесситов Михаила Жванецкого с Южной Пальмирой любовь обоюдная. И не мудрено. Ведь биография тогда еще никому неизвестного Миши Жванецкого начиналась именно в нашем городе. Здесь он родился, окончил с красным дипломом институт инженеров морского флота, а в Одесском порту начинал трудовую карьеру сменным механиком.

— Все лучшие события жизни произошли у меня здесь, — смеется он. — Комсомольская организация, уборка снега… Я здесь прошел такую школу — после этого было столько юмора! Сидел при свете тусклой лампочки, потом, как шахтер, не мог отмыть глаза и читал письмо от Ромы Карцева. Там было написано, что мое произведение включено в репертуар Аркадия Райкина.

Когда шли апельсины, мне периодически звонили. Я туда залезал ночью. В первый раз в жизни их попробовал. Это был шестидесятый год, наверное. Ночь, и я в темноте ем эти апельсины. Помню воровской тот запах у меня изо рта. Апельсины! Никто не пах, только один я. И я прятался. Не знал, что делать. То было, как перегар. Но был бы перегар — никто бы не заметил, внимания не обратил, но апельсины… Думал, все — сейчас попадусь. Я портовик. Здесь начинал. Те люди, с которыми тогда познакомился, это навсегда…

Неважно, что знаменитый земляк большую часть времени проводит не в нашем городе. С Одессой Михаил Михайлович связан навсегда, и его выход «в люди» сопровождается столпотворением — к настоящему таланту хочет «прикоснуться» каждый. Толпа значительно увеличивается, если маэстро раздает автографы прямо на улице и отвечает на любые вопросы. Ясное дело, на Дерибасовской, где «засветился» сатирик во время открытия книжной выставки «Зеленая волна», был полный аншлаг.

— Я над книгами не работаю, а собираю, — признается Жванецкий. — Собираю мысли, а сюжетом не владею. Такой у меня талант. Что умею, то и делаю. Умею размышлять. Сюжет, наверное, больше дело математики, больше дело профессионала. Того, кто вычисляет, кто может. Великий писатель может и мыслить.

Вот по дороге едет телега, в которой сидит автор с читателем. Дорога — сюжет, а разговор автора с читателем — размышление самого автора. Он ухитряется иметь и сюжет, и размышление. Я, к сожалению, владею только размышлением. Возможно, то, что я сейчас скажу, будет ни к селу, ни к городу, но все же: почему в спорте первый бегун выглядит свежим, а последний — выжатым лимоном? Мне кажется, в этом что-то есть. Поэтому выступаю первым.

— Сейчас в Одессе размышляете, собираете материал?

— Что значит «собирать материал»? Размышления можно собирать, лежа под деревом. Валяться под ним и открыть величайший закон. И прославиться. Но у нас как-то получается, что популярным становится больше человек, чем закон, который он открыл.

Что я могу сказать: раньше, когда в Одессе не было телевидения, мы все ходили по улицам, и был этот язык. Потом отсюда «свалила» наиболее толковая часть населения, видимо, самые оживленные носители этого языка. Но в связи с тем, что сейчас в Одессе очень много красивых девушек, жду появления литературных талантов. Таланты всегда идут вслед за красивыми девушками. Литературные, художественные таланты, наука — где-то позади. Наука идет вслед за остальными, потому что она то, что меньше всего понимают девушки. Вот я надеюсь, что опять… Потому что здесь такое место — всегда будут рождаться таланты.

Второе после девушек объяснение — климат, третье, наверное, валяние на пляже. Это всегда приводит к размышлению. Когда видишь людей на пляже, кто головой к тебе, кто — ногами, кто лицом к тебе, то… Чем бы ни лежали, ты это запоминаешь. Запоминаешь и выражение лиц, и выражение глаз, и выражение слов. И потом все это у тебя остается. Остается только достать это изнутри.

В Одессе публика отличается тем, что задает… ответ. Спрашивает — и просит, чтобы я ответил на этот ответ!

— Говорят, одесский юмор уже стал легендой…

— Нет, одесский юмор это не легенда, это самый что ни на есть... вот он, стоит перед вами. Это совершенно не легенда. Но просто много народу разъехалось из тех, кто... Вот если я говорю что-то с акцентом, пишу что-то с акцентом, то там и слушали меня с акцентом и все это понимали. Что такое юмор? Мне так кажется: произнести до того, как понял, и понять до того, как услышал.

Одесса молодости… В Москве не могли понять, когда я говорил, что мы с мамой снимали на десятой станции Большого Фонтана дачу в сарае. Они не могли понять, что такое снимать дачу в сарае. Но мы снимали такую дачу: там было одно окошечко, такое, для лошадей. Вот это то, что нас освещало, больше ни одного окна видно не было. Снимали... Жили... Слышно было все!

Я благодарен институту и порту. Помню ночные смены… Только кто-то падал с причала — появлялся пограничник и требовал предъявить документы. Мы все служили на границе. Но я видел свободных, белых людей. Они элегантные выходили с пароходов, а мы боялись пожать им руки потому, что могли остаться отпечатки пальцев…

Что касается появления новых молодых талантов, их поддержки… Сейчас появился Интернет. Люди, которые не пользуются официальной поддержкой, там совершенно свободно живут, получают премии, становятся известными. Поэтому, наверное, есть возможность воспользоваться и этим.

Мне кажется, надо перестать без конца ждать откуда-то поддержки. Меня в жизни никто не поддерживал, в том числе в советское время. Сам как-то держусь. Кто меня поддерживает? Я не помню такого. Вот и прорвался. Показался одному, второму, читал вслух. Аудитория увеличивалась: один сказал второму, потом пришли трое, затем четвертый сказал пятому. А я все читал вслух, и через какое-то время образовалась толпа, и я начал получать за удовольствие деньги.

— Какую последнюю книгу вы прочитали?

— Мне трудно сказать… Я все время читаю по две-три книги. Сейчас читаю об Утесове. Толстая книга, изданная в Нью-Йорке. Очень интересная книга. Там его жизнь абсолютно четкая, объективная. Это несчастная жизнь счастливого человека, если так можно сказать. Несчастная жизнь популярного человека, который постоянно страдал из-за того, что был недооценен. Человек такой бешеной популярности был обижен, и Одессой в том числе. Он был обижен на Одессу, которая недодавала ему. И он был прав, наверное.

Сейчас, думаю, времена изменились. Сейчас, наверное, просто не очень хватает людей. Еще раз говорю: мы ждем новое поколение. Маятник, который ушел в сторону пошлости, в сторону нечитаемости, в сторону бытовухи, денег и так далее, должен вернуться, качнуться назад. Тогда, когда, наверное, станет скучно и тоскливо без интеллекта, маятник вернется обратно.

Мы много читали и помнили то, что прочли. Вынуждены были помнить, потому что это передавалось из рук в руки. Мы на мир смотрели глазами гениев. Недоступность книг приводила к их тщательному выбору. Отбиралось все теми, кто привозил книги из-за границы, и теми, кто передавал их здесь друг другу, перепечатывал… От этого «жюри» нам доставались очень умные книги. Поэтому, наверное, мы были так интересны нашим женщинам. Но любим, чтобы чего-то и не хватало. Когда книг было мало, когда их не хватало, мы вырывали их друг у друга и были самой читающей в мире страной. Я ехал в метро и у меня была книга с надписью «Сеченов». Это был Солженицын, конечно, но обложка была «Сеченов». Мы все крутились!

— А как вы относитесь к большому количеству юмористических передач на телевидении?

— С отвращением. Думаю, это такое свойство капитализма: спрос рождает предложение. И продолжает порождать, и будет их огромное количество. Будут шутить. Спрос есть. Люди хотят, чтоб их «пощекотали». Вот чуть-чуть: а вдруг этот поднимет настроение? А юмористы из всех щелей кричат: «Это я смешной, я! Обратите внимание на меня, я смешной! Это я смешной! Послушайте меня, уделите мне пять минут — я очень смешной!». На это все смотреть немножко тяжеловато. Но опять-таки: маятник еще идет в ту сторону. Когда он качнется обратно, нам будет о чем поговорить и что читать. Мы пока такие — что в Украине, что в России…

Знаете, я никогда не думал, что придется хорошо думать о советской власти. Это был для меня ужас, но вот сейчас вспоминаю, что читали, вспоминаю, о чем говорили на Дерибасовской, как выходили… И даже когда мужчины были бабниками, а не просто покупающими женщин, и когда, как говорил композитор: «Мне нужно подвести ее к роялю», таки нужно было подвести к роялю. А сейчас рояль убран. Куда их подводят, не знаю. Поэтому мы будем ждать, когда маятник качнется. Никакими силами этот маятник не остановить.

— По случаю вашего семидесятипятилетия Одесский городской совет собрался на внеочередную сессию, на которой рассматривался единственный вопрос: о переименовании бульвара Искусств в имени... Жванецкого. Никто не возражал — депутатский корпус единодушно проголосовал «за». Уже вечером на сцене Оперного театра мэр города Эдуард Гурвиц вручил вам новенькую бульварную вывеску, подтверждающую переименование...

— Похоже, я избалован подарками. На шестидесятилетие получил от одесских властей в подарок кусок земли — шесть соток, но в районе санатория, очень хорошее место, на берегу, в Аркадии. Там построил дом, смотрю — каждое окно у меня наполовину «заполнено водой». Когда сажусь за стол возле окна, вижу только море: пляж, крики — все внизу... Вот говорят: любите родину, любите родину... Я впервые почувствовал, что родина любит меня. Имею в виду Одессу. Для меня это стало потрясением. Сильнейшим потрясением.

— Михаил Михайлович, а когда в последний раз были на бульваре имени себя?

— В прошлом году, но скоро подойду обязательно. Посмотрю. Это вопрос сложный. Начитавшись книг об Утесове, обо всех, кто здесь жил, кому все-таки воздается должное, но после смерти, мне начинает казаться, что затея с названием бульвара правильная (смеется).