Сколько заслуженных имен предается с годами забвению, хотя плоды деятельности носителей этих имен достойны того, чтобы о них помнили! Жизнь не стоит на месте. Все меняется. Одни уходят, приходят другие. Но что делать, если пришедшие в качественном отношении уступают ушедшим? Как быть, если многие потомки оказались слабее и примитивнее своих предков?

Посмотрите на Украину, где молодежь, благодаря неустанной официальной пропаганде, не видит давних родственных связей между малороссами и великороссами. А ведь предки этих юных украинцев некогда с оружием в руках боролись за свою русскость. Протестные настроения тех времен получило наименование галицко-русского движения.

Новая история галицко-русского движения (оно же карпато-русское), зародившегося на западных границах Русского мира, порабощенного «просвещенными» западными державами, Польшей и Австро-Венгрией, насчитывает более 200 лет.

Еще в 1788 году по инициативе Львовского Успенского братства был заложен Ставропигийский институт — галицко-русское культурно-образовательное учреждение в Галиции, ведущее свое начало от Ставропигийского братства XVI века. Он представлял собой некое подобие «английского клуба по-русски», куда входил узкий круг галицко-русской интеллигенции (чиновники, преподаватели гимназий, мещане, представители клира, юристы, научные работники, литераторы, языковеды). В своем кругу эти люди строго придерживались старинных русских обычаев и традиций, старались отгородиться от польско-австрийского влияния, и Ставропигион был задуман как патриотическая площадка для безбоязненного выражения прорусских симпатий.

Интеллектуальный уровень руководства Ставропигиона был на высоте. Достаточно сказать, что во главе организации долгое время стоял Исидор Шараневич, известный на то время археолог, профессор Львовского университета, действительный член польской Академии наук и с 1871 года — почетный член украинофильского общества «Просвіта». Членство И. Шараневича в украинофильской «Просвіте», и одновременно в ставропигийском обществе позволяет отмести любые обвинения карпато-русских деятелей в беспричинной украинофобии, в которой их обвиняет современная украинская историография.

Новый толчок для развития культурного русофильства в Закарпатье, Галиции и Буковине дала просветительская деятельность карпатских интеллектуалов, эмигрировавших в начале XIX века в Россию, и там сблизившихся со славянофильским течением Василия Кукольника, Ивана Орлая, Юрия Венелина, Михаила Балудянского. Их творческая активность способствовала знакомству западно-украинского населения с русской культурой и русским языком. Его сходство с карпатскими говорами настолько бросалось в глаза, что дало основания галицким русофилам провозгласить русский язык наиболее чистой и грамматически правильной формой местных диалектов, которые тоже назывались «русскими». С тех пор все чаще и громче звучали призывы к единению со всем великорусским народом, а в западно-украинских областях, прежде всего, на Закарпатье, укреплялись позиции русского языка, и росло число сторонников русофильской идеологии. На них сразу же обратили внимания австрийские спецслужбы и их польские союзники, видевшие в России геополитического соперника. Для ослабления прорусских симпатий Вена и Варшава запустили свой, «украинский» проект. На западные сребреники открывались «украинские патриотические клубы» и «организации». Сами же малороссы, понимая грозящую им опасность украинства, открывали свои, общерусские комитеты.

Польский сайт «Kresy.pl» опубликовал в конце января этого года выдержки из исторического документа — заметку участника обороны Львова в 1918 году, полковника польской армии Чеслава Мончинского, где он касается «украинского» вопроса:

«У народа этого не было своего литературного языка, и он не знал еще, как себя называть, к какому государству и к какой национальной общности присоединиться, но зато считал себя уже народом. Здесь, на месте называясь и нами называемый русинами, народ этот вначале считал себя — в умах своих поводырей — обломком русских. Из-за связей с москалями обломок этот превращался во все более небезопасное дело, поэтому при серьезной помощи некоторых польских движений принялись создавать и поддерживать тех, кто доказывал отдельность этого народа, а не считал себя, как сначала, обломком великороссов. Долгое время их еще называли рускими (с одним «с») или русинами. Но в конце ХІХ века неожиданно этот народ обнаружил свое имя, которое не знала история этой земли. Имя это — Украина и украинцы, имело польскую этимологию».

Усилиями официального Киева эти факты стараются сегодня вычистить и выскоблить из нашей памяти. О них молчит наше чиновничество, о них стараются не упоминать наши клинически украинствующие субъекты, о них даже не заикаются школьные и вузовские историки. Иначе им пришлось бы признать, что украинцы — это искусственный термин, предназначенный для единственной цели — чтобы народ, получивший это название, стал играть роль буфера между Россией и Европой. Но не стоит забывать, что функция буфера — принимать все удары на себя. А это больно.

До конца ХІХ века народ Малороссии даже не знал, что это такое — украинцы. В письмах основоположника украинского территориализма Вацлава Липинского (этнического поляка) можно прочесть, как он в своем имении на Волыни вопрошал у своих крестьян: «Кто вы?». Мужики простодушно отвечали: «Мужики мы». На что Липинский им говорил: «Запомните, вы — не мужики. Вы — украинцы!».

Похожие процессы происходили и на Буковине, где сегодня уже нечасто услышишь русскую речь. И напоминания о том, что некогда местное население отождествляло себя в основной массе с русским народом, кажутся нам чем-то необычным.

Благодаря информационному бойкоту, объявленному официальной украинской пропагандой любым историческим и общественно-политическим произведениям тех украинских писателей, кто в подробностях, как живые очевидцы тех далеких событий, описывали насильственное выдавливание всего русского из буковинцев, немногие на Украине знают, что процессом «лепки» новой нации — украинской — управляли отнюдь не местные «народные герои», а заграничные стратеги.

«Всем известно, что русское население Буковины исстари считало себя русским, и не имело никакого понятия о том, что существует какая-то украинская нация, и что они должны превратиться в «украинцев», и больше не называть ни себя, ни своего языка русскими», — так начинается статья Алексея Геровского (1883‑1972), карпато-русского общественного деятеля и публициста «Украинизация Буковины».

Посвятив всю свою жизнь борьбе за культурные и политические права населения Подкарпатской Руси, бескомпромиссно отстаивая их право на автономию (тогда — в составе Чехословакии), А. Геровский лично столкнулся с происками зарубежных агентов и провокационным поведением украинофильской партии, игравшей в интересах западных держав.

А. Геровский в статье описывает, какие откровенно порочные и продажные типы стояли у истоков «украинской» жизни на Буковине: «Профессор Черновицкого университета Стефан Смаль-Стоцкий, человек без какой либо научной квалификации, получивший место профессора на основании письменного обязательства, хранящегося в архиве черновицкого австрийского губернатора, что он обязуется, в случае своего назначения профессором «рутенского» языка, пропагандировать «научную точку зрения», что рутенский язык — самостоятельный язык, а не наречие русского языка… Впоследствии, незадолго до Первой мировой войны, он попал под суд за растрату нескольких миллионов крон… Только мировая война спасла его от тюрьмы».

Вторым «интеллектуальным вдохновителем» украинства был румын Николай фон Вассилко. Это звучит тем более актуально, что сейчас как раз Бухарест претендует на Буковину, как исконно румынскую территорию. Николай фон Вассилко не знал ни слова ни по-русски, ни по-украински, «но это не помешало ему сделаться вождем буковинской Украины».

А. Геровский описывает австрийскую методику по отвращению буковинцев от всего русского: «Были учреждены на казенный счет …бесплатные общежития для гимназистов, где их воспитывали в самостийно-украинском духе. Затем было приказано православному митрополиту представлять ежегодно список кандидатов, желающих поступить на богословский факультет, губернатору, который вычеркивал всех неблагонадежных, то есть, не желающих отречься от своего русского имени и превратиться в самостийных украинцев. Таким образом, в начале этого столетия доступ в православное духовенство был закрыт для русских. То же самое происходило и в учительской семинарии, с той только разницей, что там русскому ученику делать было нечего, ибо все знали, что русский, не желающий отречься от своей русскости, по окончании семинарии ни в коем случае не получит места учителя».

«Мне часто приходилось разговаривать с родителями этих бурсаков, воспитываемых в украинском духе, — рассказывает А. Геровский. — Не раз мне жаловался тот или другой отец, что его сын, возвращаясь летом домой на каникулы, называет его, отца, дураком за то, что тот считает себя русским. «Подумайте только, что сделали из моего сына в бурсе», сетовал отец. «Он меня, своего отца, называет дураком, и уверяет меня, что мы не русские, а какие-то украинцы». И когда я спрашивал такого отца, почему он все же посылает своего сына в эту бурсу, он мне отвечал: «Потому, что он там не голодает и не живет в холодном подвале».

Холодные подвалы и голод были заготовлены австрийцами для русских патриотов. К середине Первой Мировой войны быть русским в Галиции и на Буковине становится вообще подобным самоубийству. Украинофилы бегают в жандармерию, подают списки лиц русофильских убеждений. Тех арестовывают, ведут по улицам, где, как описывает И. Терох, «их избивают натравленные толпы подонков и солдатчины… Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими… Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, поросла тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название».

Но об этих фактах не хотят слышать украинские националисты, живущие, словно в лесу, и «молящиеся поломанному колесу» в лице Запада. Но их потуги доказать древнее существование украинцев смехотворны. «Национализм не есть пробуждение наций к самосознанию: он изобретает нации там, где их не существует», — писал британский специалист по националистическим движениям Эрнст Геллнер, и современная Украина — тому свидетельство.

Знаменитый русский философ (тоже, кстати, польского происхождения) Н. Лосский писал: «Для многих русских Малороссия — самая поэтическая и привлекательная часть России… Немалое значение имеет и то, что здесь положено было начало русскому государству. Поэтому встреча с украинскими сепаратистами, ненавидящими Россию, изумляет русского человека и глубоко ранит сердце его…». И был тысячу раз прав, ибо тяжело было не только великороссам, но и многим малороссам понять и объяснить безудержную ненависть некоторых соотечественников ко всему русскому.

Настоящие враги украинской культуры — это русофобы, ибо они искажают ее, коверкают и гнут «против суставов», прививая ей бациллы русоедства и фанатично стирая то, что объединяет ее с остальной русской культурой. Их приверженность украинской идее портит и уродует эту идею. Так попавшая в мед зеленая муха убивает желание вкусить это сладкое яство. Украинство — «зеленая муха» украинской культуры. Украинство и украинская культура — не синонимы. Украинство — это антирусское измерение всего украинского (политики, литературы, религии). Украинская культура без украинства может гармонично вернуться к своим историческим корням — малороссийству. При наличии украинства малороссийство мутирует в безобразную личину украинского национализма.