В середине сентября возобновили работу два творческих коллектива – 141-й сезон открыл Одесский академический русский драматический театр, 6-й сезон начала театральная лаборатория «Театр на чайной»

«Маленький Донни, победивший мрак»

Есть пьесы с таким логичным, хорошо выстроенным, остроумным текстом, что, кажется, режиссеру и надрываться не надо – следуй за автором. Так думаешь, пока читаешь текст. Но знакомство с пьесой Леонарда Герша «Эти свободные бабочки» у меня произошло в другой последовательности: сначала я ее увидела, а потом прочла. Читая, подумала о режиссуре увиденного в «Театре на чайной» спектакля и охарактеризовала ее одним словом – деликатная. Александр Онищенко, поставивший «Маленького Донни», словно подобрал мелодию к тексту Герша. В смысле выстроил пространство, удачно выбрал актеров, задал верную тональность, точно расставил акценты, то есть создал партитуру, в соответствии с которой постановка прозвучала единой гармоничной мелодией.

Премьера состоялась в мае 2014-го, а в минувшем сезоне спектакль перекочевал с малой сцены на большую. И при этом претерпел некоторую трансформацию. Пространство не только выросло, оно изменилось качественно. Сцена большого зала – как открытая ладонь: зрители с трех сторон. И только кажется, что тыловая стена остается «закулисьем»: в процессе действия обнаруживается, что и та невидимая часть пространства тоже задействована – как соседняя комната, как прихожая. Одно из помещений – кухня – словно вынесено в глубину зрительного зала. Мы не видим его, но слышим звон посуды, хлопанье дверцами шкафов, шум заваривающегося кофе. Погружение в это пространство создает у зрителя ощущение личной причастности к действию. Переживания героев захватывают настолько, что возникает порыв помочь, удержать, ускорить или притормозить ход событий.

В пьесах, в которых главный герой не такой, как все, – в данном случае слепой, особенно важна достоверность игры актера. Знаете ли вы, чем отличаются слепой от рождения и человек, потерявший зрение? Они по-разному «смотрят». Вернее, их глаза ведут себя непохоже. Думаю, что актер Владислав Костыка, исполняющий роль Донни, такую особенность учел. И этим не только завоевал стартовое доверие зрителя, но и создал естественную атмосферу существования своего героя. Естество в нем преобладает. Он логично живет в предложенных судьбой условиях, четко организует свой быт, делая его комфортным. Стремясь быть самостоятельным, восстает против заботы, которой ограждает его от мира любящая мать. Миссис Бейкер свое­образно адаптирует сына к жизни. Она пишет книжки про слепого малыша Донни, побеждающего страхи. Это ее способ помочь сыну, но в этой игре он на много лет остается для мамы десятилетним мальчиком.

Столкнувшись с жизнью некнижной, реальный Донни оказывается сильнее и устойчивее, чем предполагалось, а его внутреннее зрение – острее видящих глаз.

Зрительские переживания сродни катарсису. Но это достигается не назидательно, а как-то незаметно проистекает из родникового естества Дональда Бейкера. Перипетии пьесы невольно отправляют нас к своим реальным семейным сюжетам, побуждая по-иному расставлять знаки препинания в отношениях с родственниками.

Отмечая работу Владислава Костыки, справедливо было бы сказать, что актеры действуют очень слаженным квартетом. Елена Юзвак создала образ преданной, жертвенной, но разумной матери, которая, преодолевая внутреннюю борьбу, признает «декларацию о независимости» повзрослевшего сына и этим снова поднимает его над очередным страхом. Удачно на роль Джил выбрана Валерия Задумкина. Наивная, искрометная, у которой «ноль обязанностей, ноль ответственности, ноль забот», она задает главную динамику действия и она же, изменившаяся, ставит важную точку в финале. Сравнительно небольшая, но выразительная роль у Олега Шевчука – «самоуверенный грубиян», богемный циник Ральф появляется в пьесе для того, чтобы все встало на свои места. И как замечательно, как уместно используются актерами паузы! Паузы, которые осмысленно звучат.

«Записки сумасшедшего»

Вне всякого сомнения, этот спектакль, появившийся в рамках фестиваля «Встречи в Одессе», стал театральным событием, возможно, даже не местного значения.

Пресса откликнулась на него восторженным многоголосьем, среди которого встретилась и такая фраза: «Обедневший аристократ, свихнувшийся на государственной службе, воспылавший страстью к дочери столоначальника и в своем безу­мии шагнувший из шинели титулярного советника, мнилось, в мантию короля Испании». С таким пониманием гоголевского текста согласиться сложно, даже если не принимать во внимание то, что Софи, в которую безнадежно влюблен Поприщев, – дочь директора департамента, а не столоначальника.

Узнав, что готовится теат­ральная постановка «Записок», я недоумевала: возможно ли – шестнадцать с половиной страниц убористого текста, к тому же очень специфического, практически монолог с нарастающим накалом эмоций?! Режиссер Игорь Неведров, ученик Юрия Любимова, а ныне актер и режиссер в театре Романа Виктюка (в нынешнем году он дебютировал с постановкой пьесы «Венецианка»), все решил сам – написал сценарий, осуществил постановку, придумал музыкальное оформление, удачно выбрал актера на главную роль… И все изумительно сошлось!

Возвращаясь к тексту, важно сказать, что первоначально повесть была задумана как «Записки сумасшедшего музыканта». Однако в процессе работы музыкант был заменен чиновником, что позволило автору углубить свой сатирический замысел. Исследователи творчества Гоголя не исключают, что на фигуру главного героя повлиял более ранний замысел незавершенной пьесы «Владимир третьей степени», в которой честолюбец и карье­рист вследствие безуспешности хлопот о получении ордена сходил с ума и в бреду воображал себя Владимиром третьей степени.

У Николая Васильевича оче­видно не только видимое. Напряженными и взрывными его сюжеты делают именно подтексты. Герой, не вписывающийся в принятые обществом правила, освободившийся от них пусть даже путем сумасшествия, позволяет автору говорить ту правду, которую общество слышать не хочет. (Ведь то же произошло и с Чацким, и с Гамлетом…) Сумасшествие Поприщева – это не просто его личная трагедия, это социальный протест униженного человека, а по сути внутренний взрыв, над которым он оказался не властен, оттого и человеческий мозг уже не находится в голове, а «приносится ветром со стороны Каспийского моря».

При печатании «Записок сумасшедшего» в сборнике «Арабесок» у Гоголя возникла «довольно неприятная зацепа по цензуре», о чем он сетовал в письме к А.С. Пушкину от декабря 1834 года. Поэтому из текста пришлось выбросить такие фразы, как «писать правильно может только дворянин», сравнение в собачьих письмах камер-юнкера с псом Трезором, замечание о «чиновных отцах»-«патриотах», которые мать, отца, бога продадут за деньги… (Позже эти фразы восстанавливались по черновикам.)

Текст постановки выведен за рамки собственно «Записок». В эту, по определению создателей, «сценическую фантасмагорию» введены выдержки из лекций Владимира Набокова о Гоголе, проводя параллель между печальной судьбой маленького человека, погибающего в большой империи, и судьбой большого писателя, ушедшего из жизни в тех же муках, что и его герой.

Наслаждаясь изумительной игрой Сергея Юркова, я поду­мала: вот ведь почти каждый актер мечтает о своем Гамлете как о возможности максимально выразить свое дарование. Хотя трагедия шекспировского уровня может быть представлена не только через принца датского, но и через судьбу титулярного советника. И посредством этого «маленького человека» можно явить зрителю потрясенную, униженную, оскорбленную душу, протест которой выводит личность за грань принятых в обществе условностей, за рамки того, что принято считать здравомыслием.

Действие, происходящее на фоне белого полотна, оказалось живописным. Еще бы! Над ним трудились таланты: автор подавал краски, режиссер и актер причудливо их смешивали, лектор добавлял мрачных оттенков, колыбельная «Прилетіли гулі» (голосом актрисы Ященко) проливала свет памятью о маме, к которой взывает герой, да и сам автор – «Матушка, спаси твоего бедного сына!».

Есть в этой работе еще один невидимый персонаж – ав­тор музыкальных отрезков. Спектакль посвящен памяти композитора Олега Кара­вайчука, ушедшего из жизни за месяц до премьеры. Этого человека, долгое время жившего на Васильевском острове в Ленинграде, называли «сумасшедшим композитором» из-за экстравагантной внешности и необычных манер. Его концерты до 1990 года запрещались, произведения изымались. И только музыка, написанная для фильмов и спектаклей, поддерживала его связь со слушателями. А фильмов с его музыкой оказалось более 150 (по другим источникам – около 200). Да каких! «Монолог», «Город мастеров», «Городской романс», «Внимание, цунами!», «Два капитана», «Короткие встречи»… Но не эпатажное поведение и скандальные выходки приковывали внимание к чудаковатому композитору. Это был человек-миф, пианист-виртуоз, гений, полностью растворившийся в музыке.

С «Записками сумасшедшего» его связывала вполне конкретная история, когда в 2009 году вместе с Ренатой Литвиновой и Александром Башировым они затеяли арт-провокацию по мотивам повести. 81-летний мудрец Олег Каравайчук, долго передвигаясь по сцене, произносил безумный и искренний монолог о жизни и смерти. Зал неистово свистел, не замечая, что голосом Гоголя и в манере Поприщева произносились слова: «Вы свистите, вы всю мою жизнь просвистели!»