Возле Одесского оперного театра растут карликовые деревья. Я не знаю их названия. Но когда прохожу мимо, всегда вспоминаю Японию.

Плавая много лет на судах Черноморского пароходства, я не раз бывал в этой стране. И стоило только сойти на берег в любом японском порту, как на глаза сразу попадались эти низкорослые деревья, которые, казалось, говорили: «Привет! Мы же родственники ваших, одесских!».

В Японии меня поражало все. Изобилие в магазинах, которое мы, выросшие в Советском Союзе, в стране сплошного дефицита, никогда не видели. Но особенно поражала организация любого трудового процесса.

Еще за неделю до прихода в Японию капитан получал по радио от агента не только ротацию портов выгрузки и погрузки, но и время до минуты — где нас встретит лоцман, каким бортом мы будем швартоваться к тому или иному причалу, начало и конец работы грузчиков.

А по приходу в любой японский порт до начала грузовых работ на судно приезжали инспекторы по проверке техники безопасности. Если они видели погнутый поручень трапа, за который мог зацепиться человек, или какую-либо другую неисправность, на которую мы не обращали внимания, все это тут же фотографировалось и предъявлялось капитану. Если мы не в состоянии были исправить выявленные инспекторами неполадки, сразу присылались рабочие. И когда все неисправности, угрожающие здоровью людей, устранялись, над судном поднимался зеленый флаг, означающий, что на судне можно безопасно производить грузовые работы, и приезжали грузчики.

Но и грузчики не сразу поднимались на борт. Выйдя из автобуса, они, все в одинаковой форме цвета «хаки», в предохранительных белых касках, выстраивались на причале, как солдаты, и по команде бригадира начинали делать физзарядку. И пока они делали физзарядку, вдоль строя ходил врач и наблюдал за их движениями. Если кто-то делал физзарядку вяло, врач совал этому грузчику в рот термометр, и если температура у этого грузчика была не совсем нормальной, его тут же отправляли домой.

Обед грузчикам привозили на судно. В обеденный перерыв, вылезая по свистку бригадира из трюмов, грузчики получали по коробочке обеда, в которой были рис, кусочки мяса или рыбы и овощи. Усевшись на палубе и ловко орудуя палочками, они быстро поедали этот обед и начинали играть в карты. И как только снова звучал свисток бригадира, они быстро вскакивали и, как солдаты по тревоге, мгновенно спускались в трюмы. А пустые коробочки от обеда убирали с палубы пожилые японки, привозившие этот обед. Потом они подметали палубу, и от обеденного перерыва грузчиков не оставалось никаких следов.

Работы в японских портах велись в одну смену. Ровно в пять часов вечера за грузчиками приезжал автобус, и они уезжали домой.

Порты в Японии не закрывались. И с наступлением темноты на причалах можно было видеть десятки автомашин. Японцы приезжали с женами и детьми. Дети бегали между машинами, играя в прятки, женщины на спиртовках разогревали ужин, а мужчины, усевшись на раскладных стульчиках, ловили удочками рыбу. И отражением звездного ночного неба на воде мерцало множество светящихся поплавков...

В Японию мы привозили хлопок или марганцевую руду. Выгружались в разных портах. И в Осаке, и в Кобе, и в Иокогаме, и даже в Токио. Но больше всего мне запомнилась выгрузка в Нагасаки.

Как известно, 9 августа 1945 года этот город подвергся атомной бомбардировке. 6 августа 1945 года американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, где погибло 200 тысяч жителей, а через три дня — на Нагасаки. Здесь погибло 74 тысячи человек.

Но Нагасаки мне запомнился не только варварской атомной бомбардировкой, о которой напоминает скорбный памятник в центре города. В Нагасаки мы принимали бункер — 50 тонн мазута. И по оплошности 3-го механика, который отвечал за приемку бункера, произошел разлив топлива.

По бухте расползлось огромное темное пятно. Чайки садились на это пятно. Но не в состоянии уже взлететь плавали в замазученной воде с тоскливыми криками.

Японские спасательные службы быстро поставили боновое заграждение, чтобы это пятно не уходило дальше в море. А над нами повисли два вертолета, фотографируя, очевидно, это происшествие. И тут же к судну подъехали несколько машин, из которых выбежали представители японских властей и быстро поднялись к нам на борт.

Я встретил их у трапа.С японцами была переводчица. Молоденькая девушка, которая назвала себя — Есико Мацуи. Узнав, что я старший механик и, как я им сказал, виновен в происшедшем, японцы попросили провести их к капитану.

В каюте капитана японцы спросили меня, кто конкретно виновен в разливе. Я ответил, что это третий механик. Они спросили, есть ли у него диплом механика, и попросили его показать. Я позвал третьего механика, и он показал японцам диплом об окончании Одесского высшего мореходного училища.

Нам грозил штраф в полтора миллиона йен. Но, как сказала нам переводчица, так как мы сразу признали свою вину и не сваливали на другие стоящие в порту суда, сумму штрафа нам уменьшили.

Кончилась вся эта история тем, что я, как старший механик, не обеспечивший должный контроль за приемкой бункера, получил выговор в приказе по пароходству. Но зато я получил возможность познакомиться с чудной японской девушкой, прекрасно говорившей по-русски, Есико Мицуи.

Когда я спросил ее, откуда она так хорошо знает русский язык, она ответила, что закончила в Токио в университете славянский факультет. А любовь к русскому языку и русской литературе привил ей дедушка, который был солдатом Квантунской армии, разгромленной советскими войсками в августе 1945 года, когда Советский Союз в соответствии с подписанным Сталиным соглашением на Ялтинской конференции в феврале 1945 года тремя союзными державами, воевавшими против гитлеровской Германии — США, Англией и СССР, о том, что СССР после окончании войны в Европе вступит в войну с Японией.

Дедушка нашей переводчицы попал в плен. И за пять лет, проведенных в русском плену, выучил русский язык. Но самое интересное, что сказала мне переводчица, то, что, попав на судно, приписанное к Одессе, она полюбила книги писателей-одесситов, ставшие мировой классикой. Это книги наших земляков — Исаака Бабеля, Ильфа и Петрова, Валентина Катаева и Юрия Олеши.

А на следующий день она привезла мне и капитану по ветке сакуры. Был апрель. В Японии цвела сакура. Японская вишня. И весь город был в пепельно-розовом цвете от этого цветения. Для японцев сакура чуть ли не священное дерево. И вручая нам по ветке сакуры, наша переводчица сказала, что эти веточки принесут нам удачу.

И действительно, когда мы возвращались из Японии домой, в Одессу, (а Суэцкий канал был тогда закрыт из-за шестидневной войны между Израилем и Египтом, и мы огибали южную оконечность Африки, пройдя Индийский и Атлантический океаны), нас ни разу даже не качнуло.

Как и сказала Есико Мацуи, ветки сакуры принесли нам удачу. А моя ветка сакуры, сохраняясь в баночке с водой дошла со мной до Одессы, и я смог показать ее родным и близким, рассказав, при каких обстоятельствах она попала ко мне.