Опыт показывает, что с пандемией не шутят. Расслабляться рано. В то же время вспомним, что юмор способствует активизации, а значит, и сопротивляемости организма любым невзгодам.

По-разному, но шутят даже руководители государств. Черчилль, например, говорил, что в своей жизни принял два самых правильных решения: при выборе места рождения и при выборе жены. Де Голль признавался, что если в утренней газете он не находит на себя карикатуру, то ему кажется, что страна о нём забывает. У Сталина юмор был под цвет его усов. На приёме работников культуры он предложил режиссеру Александрову, мужу Любови Орловой, беречь актрису как народное достояние. В противном случае Александров будет повешен.

— За что? — спросил перепуганный режиссер.

— За шею, — ответил вождь.

Это пример того, когда юмор — дело нешуточное. В Японии редко какой начальник станет рассказывать анекдот подчинённым. Юмор могут не понять, и начальник потеряет лицо. Чтобы подстраховаться, нужно в конце анекдота сказать: «Я закончил рассказывать смешную историю». А собравшиеся должны вежливо засмеяться или хотя бы улыбнуться.

На нашем телевидении смех в зале заранее записывается на плёнку. Но когда шутят одесситы, смех не нужно записывать. Сама манера разговора предполагает тонкую иронию, второй глубинный смысл и доброжелательность.

Вспоминается диалог в экскурсионном автобусе с русскоязычными израильскими туристами, многие из которых были выходцами из Одессы и совершали круиз на украинском лайнере. Сопровождающий гид заходит в экскурсионный автобус и приветствует туристов:

— Доброе утро. Бокер тов. Шолом. Пожалуйста, займите места. Автобус отправляется на экскурсию. Меня зовут Моисей.

— Мы что, едем в пустыню?

— Нет. Мы едем на экскурсию.

— А мы вернёмся?

— Возможно.

— И когда же мы вернёмся? Через сорок лет?

— Нет. Мы вернёмся, когда закончится экскурсия.

— И когда же она закончится?

— Я же только что сказал: когда мы вернёмся.

— А почему у вас так хрипит микрофон?

— Всё. Я его выключил.

— Нам не слышно!

— И слава Богу. Я ещё ничего хорошего не сказал. А хочу сказать, что этот автобус не от этого микрофона. Будем менять автобус. Я вас всех буду выводить.

— О! Моисей уже выводит свой народ!

Голоса: «Нам не привыкать!».

Михаил Жванецкий говорил, что в подобных случаях не нужно ничего придумывать. Нужно просто запоминать или записывать.

В моей карте памяти записано множество эпизодов с элементами юмора самых различных оттенков, порой вызывающих не смех, а удивление.

Я не встречал большего удивления, чем на лице фрау Меркель, когда Владимир Путин объяснял немецкому канцлеру, что если бы у дедушки не было «кое-чего», он был бы бабушкой. Возможно, канцлер подумала, что в России параллельно с политэкономией появилась новая наука — политанатомия.

Перейду к другим воспоминаниям.

Когда в известный период мы дружно пели, что трудовые будни — это праздники для нас, в ряде стран давно поняли, что в трудовом процессе самое главное — обеденный перерыв. В странах с жарким климатом, например, в Испании и в Латинской Америке, в былое время так называемая сиеста, т.е. послеобеденный сон, могла продолжаться 3—4 часа, пока не спадёт жара. Путешествуя по Мексике, я смог оценить хоть раз в жизни прелесть послеобеденного отдыха в гамаке под сенью пальм и шорох пальмовых листьев, продуваемых лёгким ветерком. Перед этим гид нам рассказывал о культуре древнего народа майя, об их коллективизме и сплочённости. Концепция этого народа состояла в том, что отдельно взятый человек подобен ничего не значащей песчинке. Когда же майя сгрудятся вместе, они представляют мощную силу, способную дать отпор любому врагу. Эта концепция сохраняется в менталитете потомков майя по сей день. Поэтому, заходя в ресторан и увидев там компанию людей, они стараются сесть не подальше от неё, а поближе к ней. Так создаётся аура коллективной безопасности.

Местный гид, узнав о том, что я поэт-переводчик, рассказал, что в своё время в Мексику приезжал известный поэт Владимир Маяковский. Знавшие его в Мексике люди уважали Маяковского не только как поэта, но и как человека, интересующегося культурой майя, а также уважали его, как настоящего мачо. Со всей этой замечательной информацией я сладко уснул в гамаке и мне приснился литературный сон. Под плавное качание гамака и шорох пальмовых листьев мне приснилось, что я пишу диссертацию на тему: «Влияние культуры майя на творчество поэта Маяковского». Суть работы была в том, что на эмоционального поэта произвело впечатление стремление народа майя к единству и солидарности. Это вдохновило поэта на следующие стихи:

Плохо человеку, когда он один.

Горе одному. Один — не воин.

Каждый дюжий ему господин,

И даже слабые, если двое.

Если вместе сгрудятся майя,

Сдайся враг, замри и ляг.

Майя — рука многомиллионнопалая,

Сжатая в один громящий кулак.

Поэт сложил листок со стихами вдвое и положил во внутренний карман пиджака. Вторая часть диссертации посвящена возвращению поэта в Москву. В столице поэту напомнили, что он, по его собственному признанию, «ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и признанный». Поэтому пора бы написать что-то пафосное, посвящённое руководящей партии и вождю мирового пролетариата. Глашатай революции задумался и вспомнил о стихах во внутреннем кармане пиджака. Внеся буквально несколько корректур и заменив объект посвящения, Маяковский получил такие стихи, которые от него требовали. Они заканчивались словами «Партия — рука многомиллионнопалая, сжатая в один громящий кулак». И тут, как говорится, Владимира понесло. Так появились ещё четыре строчки. Они заканчивались словами: «Мы говорим Ленин — подразумеваем Партия, Мы говорим Партия — подразумеваем Ленин». С тех пор тоталитарная власть дала оценку Маяковскому как величайшему поэту своей эпохи. На этом интересном месте меня разбудили, поскольку пора было возвращаться в гостиницу.

Отделяя реальность от сна, нужно сказать, что поэт, как пророк, предсказал ситуацию на многие годы вперёд, когда будет говориться одно, а подразумеваться другое. А что касается судьбы самого поэта то нельзя сказать, что его лодка любви разбилась о скалы быта. Скорее всего, его утопические представления о «счастье грядущих дней» были полностью разбиты тем самым громящим кулаком, который он искренне воспевал. Проблема поэта и власти не нова. Ранние стихи Павла Тычины свидетельствовали о незаурядном таланте, однако не содержали прославления «пафоса нашей стройки». Таких поэтов власть считала вдвойне опасными. Говорят, что за несколько дней до ареста П. Тычина успел написать стихотворение «Партія веде». Это открыло ему двери литературы социалистического реализма. По поводу данного стихотворения появилась в своё время эпиграмма:

Встав Тичина з кабінету

І пішов до туалету.

Він не сам туди іде:

Його Партія веде.

Один из поэтов-шестидесятников писал:

Тираны поэтов не понимают.

Когда понимают — тогда убивают.

Примером может служить судьба талантливого поэта и патриота Василя Стуса и многих других. Однако это уже тема для другой статьи.

Возвращаясь к тематике различных оттенков юмора, приведу авторское стихотворение из цикла «Антивірусні рими».

Бабуся та айфон

Бабуся дзвонить до реєстратури:

«У мене тиск. Нема температури».

Бабуся чує відповідь люб’язну:

«Сидіть удома. Тиск — це не заразно.

Візьміть айфон останнього дизайну.

Введіть ГУГЛ у режим онлайну».

І дивиться бабуся на ікону:

«Спаси нас Господи від нового закону».