Эти два фронтовых письма — последние из 28, доставленных и врученных в Николаевской области родственникам солдат из далекого 1941 года. Представители дирекции «Укрпочты» и Николаевского почтамта вместе с почтальонами и журналистами «Вечернего Николаева» вручают весточки с фронта, которые шли к адресатам почти 70 лет. В отличие от тысяч других, сгоревших в пламени войны, эти письма сохранились в запасниках музея в Вене. Может быть, благодаря случайному капризу немецкого солдата, решившему отправить их в первые недели войны из разгромленного почтамта Каменца-Подольского в Австрию. К 65-й годовщине Победы над фашистской Германией около 2000 писем были переданы в Украину, в Национальный музей истории Великой Отечественной войны. На сайте музея были выставлены адреса писем. Для многих людей, которые до сих пор ищут своих солдат, может быть, появилась надежда — получить какую-то информацию о них, без вести сгинувших на дорогах войны.

«МЫ ЕЩЕ НИКОГДА НЕ ДОСТАВЛЯЛИ ПОЧТУ ИЗ ПРОШЛОГО»

Украинское государственное предприятие почтовой связи «Укрпочта» приняло в этой акции активное участие, разыскивая и доставляя по адресам затерявшиеся письма с фронта. Сейчас, по истечении времени, это очень драгоценные материалы. Возможно, чье-то письмо было последней весточкой о пропавшем без вести, попавшем в плен, сраженном на поле боя солдате. Сейчас в музее продолжаются работы над письмами с фронта. Многие конверты удается открыть только реставраторам — бумага почти истлела. В некоторых — есть даже фотографии. Оригиналы писем будут храниться в музее. Адресатам отправляются копии.

- Нам выпала почетная миссия доставлять фронтовые письма непосредственно из музея к адресату, — говорит директор Николаевской дирекции УГППС «Укрпочта» Игорь Черниенко. — Это обязанность почтовиков — доставлять письма по адресам, даже если они сильно опоздали. Теперь содержание конвертов представляет большой интерес для историков — в них содержится дополнительная информация о минувшей войне. Потребовалось время, чтобы каждое письмо открыть, изучить, найти адреса. К сожалению, многие из них уже доставлять некуда, следы родственников затерялись.

- Мы еще никогда не доставляли почту из прошлого, — говорит директор Николаевского почтамта Александр Потемкин. — И теперь, когда вручаем весточки от солдат 41-го года, волнуемся сами. Мы видим в глазах людей слезы, с волнением слушаем рассказы о тех, кто спасал нашу землю от фашистской чумы. А самое главное, что сейчас мы вспоминаем конкретных воинов, отдаем дань уважения защитникам Отечества, погибшим на фронте или умершим слишком рано вследствие ранений на войне.

Теперь эти письма — уже часть истории, бесценные экспонаты музея. Они всколыхнули в сердцах наших соотечественников воспоминания. Наверняка, уже почти никого не осталось в живых из тех, кто писал с фронта эти строчки, полные тоски и переживаний за своих родных, но остались их дети и внуки. Это неправда, что послевоенное поколение не помнит ту страшную войну. Этот страх и переживание передаются по наследству, генетически. Каждое письмо — это целая житейская история. В письмах нет громких слов ни о героизме, ни о фронте. Солдаты, оторвавшиеся от своих жен, матерей, детей, еще не свыклись, не закалились в экстремальных условиях. Война вырвала их из контекста мирной жизни, а это противоречит естественным человеческим ценностям.

И вот два письма вручены адресатам. Это две судьбы, две семейные истории. Во многом они похожи. Но каждая — индивидуальна по-своему. Письма — это факты. А с фактами трудно поспорить. Да и воспоминания, которые вызваны письмами, может быть, никто раньше еще не слушал. Они из жизни.

«ВОЙНУ МЫ ПРИНИМАЕМ БЛИЗКО К СЕРДЦУ»

...Скрипнула калитка. За забором забеспокоились собаки. На улицу к почтальону вышла женщина с маленькой девочкой.

- Зинаида Ивановна Голосная, — представилась она. — А это моя внучка Настенька. Я знала, что вы придете. Я ждала. Мы все так ждали... — взволнованно заговорила женщина. — По радио передавали, и дети из 32-й школы еще в апреле приходили, сказали, что для нас есть необычное письмо. Я как узнала, заплакала. Думала, что к 9 мая принесут. Все выглядывала почтальона. Ну, что же, пусть будет теперь. Спасибо, что доставили. Это очень дорогой для нас подарок, фронтовое письмо моего свекра и Настенькиного прадеда Петра. Жаль только, что его самого уже нет. Ни брата, ни сестры, и даже его детей не осталось в живых никого. Сын Петра Климентьевича Анатолий, мой муж, тоже уже ушел из жизни. Но есть внуки, правнуки. Мы все так и живем здесь, «на корене». В доме, который построили Петр Климентьевич и его жена Мария Ивановна. У меня двое сыновей, у них уже дети. И хоть все мы родились уже после войны, все страдания, которые перенесли наши родители во время войны, переживаем и принимаем близко к сердцу. У нас большая семья, много родни, и с войной связано очень многое. Наши родные воевали, до Берлина дошли, моя мама фашистский концлагерь прошла, отец пришел с войны с тяжелым ранением. Вот и теперь это письмо с фронта от отца моего мужа. Вечером прочитаем его вместе. Пусть внуки и правнуки послушают. Вспомним. А потом на кладбище понесем. Возле могилок Петру Климентьевичу и Марии Ивановне прочитаем...

Зинаида Ивановна вытирает глаза. Дрожащими руками берет конверт. Он так сразу не открывается. Конверт новый. Внутри еще один — старый голубенький. Это копия фронтового конверта и письма на пожелтевшем листочке, специально напоминающем оригинал. Знакомый почерк, Петр Климентьевич всегда записки писал: как брызгать виноград, что приготовить на обед... Запомнилось. Даже, кажется, голос его слышится.

- Вы можете рассказать, о чем писали солдаты в 1941-м? — спрашиваем Зинаиду Ивановну.

- А чего ж нельзя? Что теперь скрывать, сейчас я и вам прочитаю, — говорит Зинаида Голосная. — Теперь это уже не просто личное письмо, семейная реликвия, а исторический документ.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ от Петра Климентьевича Голосного адресовано жене, вручено невестке Зинаиде Ивановне Голосной в пос. Соляные.

«Голосной Марусе Ивановне. Письмо пущено 27.08.1941 года. Здравствуйте, дорогая жена Муся, мамаша, доця Галочка. Сообщаю вам, что я жив, здоров, чего и вам желаю. Муся, я посылаю уже пятое письмо, а ответа нет. Как ты себя чувствуешь, как мамаша, доця? Как наша корова? А на зиму, Муся, если будешь жива, и нечего будет есть, то зарежь козочку, может, перезимуете. Топки у тебя хватит? Спасайте себя как можете. Напиши, как Галочка, как ее здоровье? Кого из наших забрали? Как Пашка? Живите там мирно, не скандальте. Муся, если что не так, уважай, будь меньше. Мы тут все вместе — Мишка Танин, Морозов, Марусенко... Маруся, если бы ты знала, как я за вами скучаю, просто не могу передать. Привет всем — Иосифу, Оле, Ляле, Паше, Грише, Дуне, Вере, Шуре, Гане и др. Как получишь письмо, сразу напиши. Лишнего ничего не пиши, сама понимаешь... Хоть бы дал Бог скоро увидеться. Поговорить... Больше писать не могу, бумага закончилась.

Действующая Красная Армия. №453. Полевая почта, 255. Второй дивизион. Голосной Петр».

«МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ НА КОРЕНЕ ЖИВЕМ...»

Письмо это не дошло, как и многие другие солдатские письма в первые дни войны. Когда Петр писал письмо, он еще не знал, что в это время, в августе 1941 года, у него родился сын Анатолий. А жена Муся, отправившая мужа на фронт в 24-летнем возрасте, учится жить и выживать по-другому с двумя детьми. А вскоре в семью Голосных пришла страшная весть: сообщалось, что Петр Климентьевич Голосной погиб. Его мама не вынесла такого горя, лишилась рассудка. Иногда судьба делает такие повороты, что не придумаешь. Петро, оказалось, не «погиб смертью храбрых», как написано было в похоронке, а попал в плен вместе со своими друзьями с одной улицы, с которыми держались все время вместе. Потом вместе бежали из плена. В конце 1942-го или в начале 1943-го (сейчас уже трудно вспомнить) правдами и неправдами Петр пробрался по оккупированной территории домой, скрывался от немцев. Но мама уже была в таком состоянии, что не узнавала сына. «Это же я, Петро», — пытался убедить ее сын. Но она смотрела на него чужими глазами: «Я знаю, что ты Петро, но мой сын погиб»... В 1944 году, когда советские войска освободили Николаев, Петр вместе с фронтом снова ушел воевать. Его жена Мария второй раз провожала мужа на войну. А вскоре, в 1945-м, у них родился третий сын. Петр выжил. Вернулся с победой. И стали они жить-поживать. Растить детей, работать, садить виноград, цветы и помидоры. Дети выросли в труде, в любви, уважении друг к другу. Старшая дочка Галина проработала более 40 лет на трикотажной фабрике, Анатолий — почти 40 лет на конденсаторном заводе, был заслуженным рационализатором Украины, победителем соцсоревнования, третий сын — военнослужащий. Внуки — все с высшим образованием, к труду приученные. К сожалению, жена Петра, «дорогая Муся», веселая, добрая, голосистая певунья, тяжело заболела и умерла, когда ей было всего 39 лет. Петр прожил 53 года. Их здоровье подкосила война.

Петр Голосной не был рожден для войны. Он был рожден для мирной жизни. Рассказывая историю всего семейства Голосных (потомков казацкого рода), Зинаида Ивановна все время повторяла: «Мы все здесь на корене живем». Я долго не могла понять, что значит — «на корене». А потом поняла — здесь корни всего рода Голосных. Здесь жили родители Петра. Здесь, в этом дворе, Петр вместе с Марией построил свой новый дом (самый красивый дом на улице), а потом в одной усадьбе построил дома для дочери и сына. Здесь родились и живут их внуки и правнуки. Все вместе. И выполняют заветы Петра Климентьевича, написанные от руки, сохранившиеся как реликвия.

ПИСЬМО ВТОРОЕ от погибшего на фронте в 1944 году Дмитрия Кондратьевича Семоненко, адресовано жене, вручено сестре Марии Кондратьевне Голик (в девичестве — Семоненко), проживающей в Варваровке по Одесскому шоссе.

...Ковалевский с/с, с.Авдотьевка, Семоненко Аксении Онуфриевне.

«Добрая моя, дорогая жінка. Пишу тобі, що я живий і здоровий до сьогоднішнього часу. Прожив до цього часу, і вже добре. Я дуже скучаю і плачу, і все життя своє згадую. Невиносімо жаль мені діток. Себе вже й не жалко, один раз помирать. Аби діти залишилися. Жаль, що на вас я ще не надивився. Може ти, коли получиш письмо, знімися з дітьми і пришли мені фотокарточку. Буду радий і тому. А то коли ще побачимося, ніхто не знає. Як тато? Як мама? Як родичі, чи живі, здорові? Чи кого вже нема? Давайте мені їхні адреси, може, напишу. Пиши частіше. А то я вже написав штук 8 писем, а відповіді не получив. Привіт сватам, Анюті, Шурі, татові, мамі, Каті, Марусі, братам. Будьте живі і здорові. Пока. Дмитро.

Действующая Красная Армия, №453, полевая почта 255, АП, 2-й дивизион БП».

Из всех братьев и сестер Семоненко в живых осталась теперь только самая младшая — Мария Кондратьевна. Она и получила весточку от погибшего брата. Весть о его гибели пришла в 1944 году. Но тогда, когда Дмитрий писал письмо из Каменца-Подольского, ему суждено было выжить. С одним из своих братьев Александром попали в плен. Бежали. Добрались домой, в с.Ковалевку Николаевской области, где жила семья. Когда в марте 1944 года советские войска начали форсировать Южный Буг в районе Новой Одессы, жители Ковалевки ушли из села, так как бои были страшные, хаты горели, много людей погибли. В панике и неразберихе никто даже и не заметил, как братья снова ушли на фронт через полевой военкомат. У Марии было четыре брата. Трое из них воевали, сначала на финской, потом — в Великой Отечественной войне. Все трое погибли.

Мария Кондратьевна держит в руках письмо. Даже не верится, что весточка от брата, бродившая где-то по свету, пришла, наконец, к родным. Да, это его, Дмитрия, почерк. Он очень любил свою семью и скучал. Ушел на фронт, оставив дома жену, троих детей, больную маму, сестер. Воспоминания нахлынули, как волна. Сдавило горло, слезы покатились из глаз.

- Война нам всем искалечила жизнь, — вытирая глаза, рассказывает Мария Кондратьевна. — Тогда мы были молодые, комсомольцы, верили, что победа будет за нами. А досталось нам всем много горя. Как вспомнишь!..

«МЫ ИХ ВЫЛАВЛИВАЛИ В ПЛАВНЯХ И ХОРОНИЛИ...»

Семья Семоненко попала в одну из самых горячих точек войны — Новоодесско-Ковалевскую операцию при освобождении Николаевщины от немецко-фашистских захватчиков. Мария и ее братья своими глазами видели эту кровавую бойню на переправе через Южный Буг. Ей, 19-летней девушке, и еще нескольким молодым людям из Ковалевки выпало на долю не только спасаться от обстрела, но и хоронить погибших солдат после тяжелых боев. Мария Кондратьевна до сих пор ругает проклятых фашистов и Гитлера. Но достается и своим — за бездарные военные операции, погубившие столько людей. И каждый раз расстраивается сама. Ведь было все это вроде бы вчера...

- До сих пор не пойму, какой же зверь тогда направил наших солдатиков через плавни, затопленные водой, — волнуясь, вспоминает те дни Мария Кондратьевна. — Река разлилась, солдаты шли в плавни и тонули вместе с пушками и снарядами, ни разу не успев выстрелить. Сколько их тогда погибло! Ой-ой-ой! Да у нас в селе каждый мальчишка знал, где лучше было переправиться через реку. А военачальники — не знали? Бросали солдатиков на верную гибель. Когда начались бои за переправу, все люди ушли из села, кто смог. А как вернулись, застали жуткую картину — весь берег был застлан убитыми, по реке, в камышах плавали трупы. Мой старший брат собрал уцелевшую молодежь — в основном, подростков и девушек: «Ну что, комсомольцы, будем хоронить наших солдат»... Мы, по пояс в воде, вылавливали трупы, брали каждого вчетвером, за ноги и руки, выносили на берег. Ноша была почти непосильной. Моя сестра, как самая слабенькая, не могла поднять распухшие и отяжелевшие тела, падала вместе с ними. Тогда я ей говорю: «Я сильнее тебя, хоть и младшая. Давай я буду носить, а ты записывай». Благодаря ей мы знали результат: в братской могиле похоронены где-то 2200 бойцов. Сколько смогли найти...

Дело двигалось очень медленно. Отец Марии, увидев, что усилий много, а дело движется медленно, пошел по дворам, набрал досок и начал мастерить носилки. Так было легче. Но все же подростки едва справлялись с этой трудной задачей. Бывало такое, что застревали в болоте, падали вместе с носилками, но снова поднимались. Ранней весной вода в плавнях была ледяная. Но никто из девушек и юношей ни разу не жаловался. Потом выкопали глубокую яму, похоронили... Наверное, далеко не всех. Ведь только по официальным данным в освободительной операции в районе Новой Одессы — Ковалевки погибли более 10 тысяч солдат. А сколько по неофициальным?

Те мертвые в плавнях ей снятся до сих пор... Никто из юношей и девушек не отказался от непосильной работы, не сбежал, не укрылся с поля побоища. Солдат надо похоронить — и это было по-человечески, даже не обсуждалось. Кто-то из ребят сказал: «Надо же им памятник поставить». Тогда комсомольцы снова пошли по селу собирать на памятник деньги, стройматериалы — что у кого было.

- Никто из людей нам не отказал, — вспоминает Мария Кондратьевна. — Собирали по 50 рублей. Хотя какие деньги в разрушенном и сожженном селе? Что могли отдать полуголодные, нахлебавшиеся горя люди? Одалживали друг у друга, выгребали все, что было из запасов. Мы поставили памятник, сами его построили, как смогли. Посадили вокруг деревья. Это уже потом, после войны, сделали другой памятник, который стоит до сих пор. На него мы тоже собирали деньги, да еще государство выделило средства. Мы все прекрасно понимали, что наше государство было очень бедное, откуда взяться деньгам на памятники? У нас было одно горе на всех. Поэтому люди тогда были дружнее, добрее, человечнее. Если надо было, отдавали последнее.

...Вскоре после того, как Дмитрий ушел на фронт, на него пришла похоронка. Почтальон вручил ее сестре Марии, которая как раз занималась памятником погибшим. Но она не могла отдать похоронку матери — та очень болела. Как она выдержит такое известие? Было жаль и жену Дмитрия, которая тоже была нездорова, едва справлялась с тремя детьми. И только спустя какое-то время Мария, взявшая на себя весь груз страданий из-за похоронки, не выдержала, призналась. Поплакали вместе, погоревали. Кстати, похоронка пришла из Австрии, откуда теперь вернулось одно из первых писем Дмитрия.

Сейчас Марии Кондратьевне — 85 лет. Из Ковалевки она переехала жить к одной из своих дочерей в Варваровку, они сами настояли. А в хату Марии Кондратьевны, в ту самую, родительскую, переехал Леонид Семоненко — единственный внук Дмитрия...