В августе 1975 года, когда за плечами уже было 14 лет работы в Снигиревской районной газете, неожиданно меня пригласил к себе первый секретарь райкома партии Иван Порфирьевич Бенда.

- Знаешь, — начал он, — почему я так часто бывал на партийных с обраниях в вашей редакции? Мне что, больше делать нечего? Вон районище какой огромный — совхозы, строительные, мелиоративные, транспортные, промышленные, торговые предприятия. Аппарат, конечно, работает, но и мне надо везде успеть побывать. А тут редакция, пять коммунистов. Пусть бы отдел пропаганды и занимался. А я ведь тебя изучал не как журналиста, а как секретаря партийной организации. Как мыслишь, какие проблемные вопросы ставишь, как реагируешь на упущения в работе печатного органа, на замечания райкома партии. Ведь у меня на тебя свои планы были. И я не мог допустить ошибку. Теперь пришло время сказать тебе об этом.

Иван Порфирьевич выдержал паузу, внимательно посмотрел на меня и неожиданно (для меня, конечно) произнес: «Есть мнение членов бюро выдвинуть твою кандидатуру на должность секретаря райкома партии в связи с отъездом Юрия Филипповича Трамбовецкого на учебу в высшую партийную школу. За время работы в редакции ты район хорошо изучил, да и люди тебя знают. Даю неделю на размышление».

Через неделю все и закрутилось — собеседования в обкоме партии, даже инспектор ЦК Компартии Украины по Николаевской области Иван Васильевич Бровенко удостоил меня чести познакомиться с ним. Но самое главное собеседование было еще впереди — с первым секретарем обкома партии Владимиром Александровичем Васляевым.

В назначенное время я уже сидел в его приемной. С холодным потом на лбу и с дрожью в коленях. Еще никогда в жизни мне не доводилось переступать порог столь высокого кабинета. Даже сомнения закрались в душу — стоило ли менять любимую работу, редакционный мотоцикл, поездки по полям и фермам, а самое главное — дружную журналистскую семью на партийное поприще, где действовали совершенно другие принципы и нормы жизни. От этих мыслей отвлек голос секретаря приемной:

- Владимир Александрович ждет вас. Заходите.

На столе у Васляева, как я успел сразу заметить, лежало мое личное дело, открытое на первой странице учетного листа кадров с фотографией. Владимир Александрович с доброжелательной улыбкой, поднявшись из-за стола, протянул руку для приветствия. Никакой чопорности и высокомерия по отношению к младому поколению. Не успел немного прийти в себя, как Васляев неожиданно попросил:

- Вячеслав, а ну-ка подними свой чуб кверху, убери его со лба. Вот такой и должна быть теперь у тебя прическа. Понял?

С этого неординарного замечания и началось собеседование. Владимир Александрович расспросил о прежней работе, о семье, причем внимательно выслушав ответы, он тут же давал наставления на будущее.

- Если изберут секретарем райкома партии, твоя жена не станет бегать по торговым базам в поисках дефицитных товаров, используя служебное положение мужа? Важно даже в мелочах не давать людям повод плохо говорить о партийном работнике. Скромность и порядочность — одно из требований к нашим кадрам. Высокая должность чревата соблазнами, просто надо от них держаться подальше. Мне вот Бровенко говорил о том, что у тебя недостает ступеньки в служебной лестнице. Он имел в виду, что ты из заместителя редактора идешь сразу в секретари райкома партии. Но я ему ответил: «Кто только придумал эти ступеньки. Будет у человека голова на плечах, знание дела, ответственность, никто об отсутствии ступеньки не вспомнит». Как видишь, я поручился за тебя, теперь дело за тобой — меня не подвести.

То собеседование с Владимиром Александровичем Васляевым я запомнил на всю жизнь. В нем не было ни капли чванства высокого начальства, выговаривающего сквозь зубы свои нравоучения. В нем были советы мудрого и опытного человека более молодому, который вступает в новую для себя фазу жизни. Была заинтересованность, чтобы он нигде не оступился.

Уже через год моей работы секретарем райкома партии судьба снова свела меня с Владимиром Александровичем Васляевым на нейтральной территории — в киевском аэропорту. Я с женой Татьяной и младшим сыном Сашей возвращался из отпуска. Билеты на авиарейс Киев — Николаев мы взяли заблаговременно, зная, какие очереди пассажиров выстраиваются за ними. В день отлета их, как правило, уже не достанешь. Втроем разместились в салоне, экипаж уже разогревал двигатели, когда вдруг ко мне подошла стюардесса и спросила: «Вы не могли бы взять сына на руки, а его место займет другой пассажир». Саше тогда было четыре годика и выполнить просьбу не составляло труда. Я пересадил сына к себе на колени, и мы с ним стали внимательно смотреть в иллюминатор. В это время кто-то коснулся рукой моего плеча: «Вячеслав, приношу тысячу извинений за причиненные неудобства». Я обернулся и не поверил своим глазам: рядом сидел Владимир Александрович Васляев. Он рассказал, что билет у него есть на самолет, вылетающий через два часа после нашего. Но в обкоме партии уже назначено заседание бюро, на котором он должен доложить о срочных задачах, поставленных перед областными партийными организациями Владимиром Васильевичем Щербицким.

Вышедший в салон командир экипажа, заметив, что ребенок сидит не в кресле, а у меня на коленях, поднял шум. Подошедшая к нему стюардесса начала что-то объяснять, но он и слушать не хотел: «Не положено!» Владимир Александрович молча поднялся с места и покинул салон. Я пошел за ним, предложив обменяться билетами: я в отпуске, мне не к спеху, могу и подождать следующего рейса. Но Васляев возразил: «У тебя семья. Ты должен быть с ней».

Пока шли разборки, вылет задержали на полчаса. Командира уговорить так и не удалось. Владимир Александрович возвратился в салон и принес извинения пассажирам за то, что задержка произошла из-за него. Он не пошел к командиру объяснять ситуацию и доказывать, что он первый секретарь обкома партии той области, куда летит воздушный лайнер. И что он к тому же член Центрального Комитета КПСС, депутат Верховного Совета СССР. Скромность, о которой он говорил мне на первом собеседовании, была для него не пустым звуком. Когда я несколько лет назад рассказал об этом случае на страницах «Южной правды», через пару недель мне позвонила из Киева вдова Владимира Александровича Алла Дмитриевна: «Спасибо, что вы помните Владимира Александровича именно таким, каким он всегда был в жизни».

В 1979 году первый секретарь Снигиревского райкома партии Иван Порфирьевич Бенда покидал свой пост в связи с переходом на работу в областной комитет народного контроля. В декабре состоялся пленум райкома, на котором его должны были освободить и избрать нового первого секретаря. Будучи уже тяжело больным, Владимир Александрович Васляев тем не менее приехал на пленум. Как он сам объяснил участникам пленума, не мог не приехать, потому что очень уважает Бенду, с которым он проработал 15 лет, с которым вместе решали многие важные насущные проблемы крупного мелиоративного района. «Трения, конечно, были, не без этого, — заметил Владимир Александрович, — но ваш первый секретарь всегда проявлял мудрость, партийную принципиальность и многого добился в развитии народнохозяйственного комплекса Снигиревщины. Я просто не мог перед всеми вами не выразить сегодня Ивану Порфирьевичу свою благодарность за это».

После пленума Иван Порфирьевич пригласил на обед Владимира Александровича, его помощника Виктора Сафроновича Фуртатова и троих секретарей райкома партии. К столу подали шампанское, коньяк, водку. Владимир Александрович, когда его спросили, что налить, ответил: «Мне бы полстаканчика красного сухого вина». Вышла заминка, но пообещали, что мигом доставят. «Ничего не надо делать. Налейте для приличия граммов 20 водки», — попросил он. Фуртатов мигом отреагировал: «Владимир Александрович, вам же нельзя». Васляев тут же одернул помощника: «Отстань. За такого человека, как Бенда, если бы позволяло здоровье, я и стакан водки бы выпил. Да еще и песню бы спел. Я хочу поблагодарить Ивана Порфирьевича за его нелегкую 15-летнюю работу в должности первого секретаря и пожелать успехов на новом поприще».

Таким был Васляев — человечным, благородным, искренним, ценящим добро и порядочность в людях. Эти три эпизода, о которых я рассказал, навсегда врезались в душу и сердце. Когда вспоминаю о них, ощущаю ностальгию по настоящему. Настоящему человеку, настоящему большому руководителю, в котором не было ничего показного, фальшивого, не было начальственного мазохизма, свойственного иным большим и малым лидерам прошлого, да и нынешнего времени тоже. Другим он, наверное, просто и не мог быть.